Энвер Ходжа - Хрущевцы

Несколько дней спустя после жеста «щедрости» Хрущев дал в честь нашей делегации большой ужин, на который пригласил и Мичуновича. Увидев его где-то в конце зала, он позвал его:

— Иди сюда! Чего ты поодаль сидишь!? Он представил нас друг другу и сказал, улыбаясь:

— Договоритесь сами! — и отошел со стаканом в руке, чтобы дать нам «договориться». Мы поссорились.

Я пересчитал Мичуновичу все сказанное Хрущеву на встрече и отметил:

— Мы проявляли готовность и готовы и теперь улучшить государственные отношения с вами и прилагали к этому все усилия, но вы должны окончательно отказаться от антиалбанской деятельности.

— Вы называете нас ревизионистами, — сказал Мичунович. — Как же вы можете поддерживать отношения с ревизионистами?

— Нет, — ответил я, — с ревизионистами мы никогда отношений поддерживать не будем, но я говорю о государственных отношениях. Такие отношения мы можем и должны иметь. Что касается существующих между нами идеологических противоречий, то вы должны уяснить себе, что мы ни в коем случае не откажемся от борьбы против оппортунизма и против ревизии марксизма-ленинизма.

— Когда вы говорите против ревизионизма, вы имеете в виду нас, — сказал Мичунович.

— Это верно, — отметил я. — Упоминаем мы или нет Югославию, в действительности мы имеем в виду и вас.

Мичунович настаивал на своем. Спор обострялся. Хрущев, следивший за нами издалека, почуял обострение и подошел к нам.

Мичунович взялся повторить ему сказанное мне и продолжал возводить на нас обвинения. Однако на этом ужине Хрущев держал «нашу сторону».

— Когда Тито был на Корфу, — напомнил он Мичуновичу, — король Греции сказал ему: «Ну что, не разделить ли нам Албанию?». Тито не ответил, а королева попросила их прекратить подобные разговоры.

Мичунович растерялся, он сказал:

— Это была шутка.

— Такие шутки, особенно с монархо-фашистами, которые всю жизнь притязали и притязают на Южную Албанию, делать нельзя. А подобные «шутки», сказал я ему, — вы делали и раньше. У нас документ Бориса Кидрича, в котором он считает Албанию седьмой Республикой Югославии.

— Это сделано одним отдельным человеком, — ответил Мичунович.

— Отдельным-то отдельным, но зато членом Политбюро вашей партии и председателем Государственной плановой комиссии, — сказали мы ему.

Мичунович еще больше растерялся и ушел. Хрущев взял меня под руку и спросил:

— Как это случилось? Опять вы поссорились?

— А как же могло случиться иначе? Плохо, как с ревизионистами, ответил я.

— Ну и странные люди вы албанцы, — отметил он, — вы упрямый народ.

— Нет. — сказал я, — мы марксисты. Мы расстались недовольные друг другом. Но Хрущев был изменчивым в своих коварствах. Как я уже говорил, он то смягчал, то обострял отношения с Тито. Когда обострялись его отношения с Тито, он смягчал их с нами. Помню, выступая на VII съезде Болгарской коммунистической партии, Хрущев резко атаковал Тито и все аплодировали ему.

На перерыве все главы делегаций собрались в одной комнате на кофе. Там Хрущев сказал:

— Несмотря на то, что я говорил о Тито, товарищ Энвер Ходжа опять-таки недоволен.

— Вы правы, — сказал я ему, — Тито нужно еще решительнее и беспрестанно изобличать.

Однако не всегда было так. До поездки Хрущева в Албанию в мае 1959 года советское руководство направило нам радиограмму, в которой сообщалось, что «по понятным причинам он не коснется в своих речах югославского вопроса и надеется, что албанские друзья как следует учтут это в своих речах».

Это было условием, которое они ставили нам, и они ждали от нас ответа. Мы долго обсуждали этот вопрос в Политбюро, все выразили сожаление и негодование по поводу этого визита, сопровождаемого условиями, взвесили все плюсы и минусы, которые вытекли бы из принятия или непринятия нами условия, поставленного Хрущевым. Мы отдавали себе отчет в том, что югославы и вся реакция будут потирать руки и скажут:

— Вот поехал Хрущев в Албанию и заткнул рот албанцам. Да где? У них дома!

Однако приезд в Албанию Председателя Совета Министров СССР и Первого секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза имел особое значение для укрепления международного положения нашей страны.

Вот почему мы единогласно решили принять условие Хрущева лишь за дни его пребывания в Албании, а с его отъездом из Албании по-прежнему продолжать нашу последовательную борьбу с югославскими ревизионистами. Опасаясь того, как бы не случилось как в Ленинграде в апреле 1957 года, Хрущев, сразу же по прибытии к нам с визитом к концу мая 1959 года, первым заговорил, не дав мне даже приветствовать его с приездом: