Андрей Губин - Молоко волчицы

С Библией в переплете вишневой кожи он не расставался никогда, носил ее в сумке вместе с инструментом, киюрой и молотком. Невзорова любила чеканный библейский стих, выражающий законы, миропонимание, мораль и право древних народов. Часто провоцировала станичного про, рока на цитаты из Святого Писания. Нынче Лунь и сам не прочь повитийствовать.

— Творишь кумиров литых? — спросил он художницу, посмотрев на глиняный торс Венеры на веранде, пока его напарник точил пилу.

— А разве запрещено? — прикинулась она испуганной.

— Всякие изображения греховны, пагубны, ибо суть идолов, болванов, истуканов и кумиров — состязание с богом, — принял Лунь за чистую монету ее слова. — Будешь на том свете лизать раскаленные сковородки, пить серу и олово. И на этом натерпишься.

— Что же будет на этом? — притворно пугалась Невзорова.

«Сделает тебя господь хвостом, а другого человека главою. Пошлет на тебя моровую язву, поразит чахлостью и ржавчиной, проказою египетской, коростой и оцепенением сердца. Дом построишь — и не будешь жить в нем; виноградник насадишь — и не будешь пользоваться им; с женой обручишься — и другой будет спать с ней; и сойдешь с ума оттого, что будут видеть глаза твои; будешь служить богам деревянным и каменным; станешь ужасом, притчею и посмешищем у народов… Вымысел идолов — начало блуда, и изобретение их — растление жизни. Что идолы, истуканы? Серебро, привезенное из Фарсиса, золото из Уфаза, они — дело художника и рук плавильщика; одежда на них гиацинт и пурпур, все это дело людей искусных; а господь бог есть Истина… Я со светильником осмотрю Иерусалим и накажу тех, кто сидит на дрожжах своих…»

Товарищи Анисима не впервые слышали эти апокалипсические строки, но снова мороз прошел по их бесхитростным душам. С гневом и состраданием смотрели они на художницу, словно господь уже посетил ее.

Из-за гор высовывались раскаленные пики солнца. В нижней рубахе и наброшенном на плечи сюртуке прошел в виноградную беседку полковник Невзоров, кивнул дочери и поклонившимся пильщикам. Следом Люба Маркова несла кувшин вина и скворчащий на блюде кусок обжаренного мяса.

Денщик Саван Гарцев выводил из конюшни коней. По утрам полковник делал прогулку в осенних солнечных рощах, над синей речкой, впитывая сны вселенской сини небес.

Кони облегченно ржали, радуясь утренним верстам, хотя седлать из баловства не давались.

Во двор вошел с бидоном утрешника Глеб Есаулов. Поздоровался со всеми и тут же стал помогать Савану.

Полковник поднес по стакану денщику и Глебу, предложив составить ему компанию на прогулке. Патентованному герою русского воинства трудно без дела и скучно без войска.

Все чаще Глеб забегал на курс — дела. Да и то сказать, в станице грязь по колено, покосившиеся хатки, а тут тротуары бетонные, дома, как игрушки, боже мой, пожить бы в таком! Окнами на Кавказ смотрят, финтифлюшки из камня разные, а у Невзоровых волчиха медная, розно по небу бежит!

Нынче он увидит волчиху — идет к барыне Наталье Павловне позировать. Влекла его туда и Люба Маркова, с которой подолгу разговаривал о Марии Люба постоянно виделась с подругой. Часто вспоминала Марию в разговорах и барыня и расспрашивала Глеба об их прошлой любви — все знали, что дети у Марии немужние. Приветлив и барин с казаками.

На Генеральской улице мальчишки запускают бумажного змея. Подросший Федька Синенкин с ними. Глеб жадно посмотрел ему в глаза — они такие же, как у Марии. Валом валит народ — праздник. Вчера январь намел сугробы, тут же припекло, зазвенела вода, просохли дорожки, в садах покраснели вишневые веточки.

Безмятежные синие небеса простираются над свежими синими горами и прилепившимися к земле казачьими мазанками.

Дремлет парк, насаженный господами у источников. Чугунные листья ограды курятся паром. Чирикают воробьи над конскими яблоками. Безостановочно течет из мраморных львиных пастей минеральная вода. Изредка мелькнет на аллее господин с тросточкой, в бобровой шубе. Пройдет дама в беличьей ротонде, в шляпе с перьями. Проведут выхоленного пса с гладкой шерстью. Глеб напился нарзана и вымыл под струей сапоги.

За парком сонно стынут безлюдные — «днем страшно ходить» — кварталы аристократических вилл курортного города, который еще богаче курса. Бронзовые воротца на запорах, фигурные решетки, старинные фонари, каменные часовенки, закоулки, искусственные скалы, крылатые звери. Над сторожками вьются дымки, тишь, сонь. Господа зимой в столицах.