Игорь Князький - Тиберий - третий Цезарь, второй Август…

Обидные слова пришлось выслушать Тиберию и от других сенаторов. Луций Арунций в своей речи повторил доводы Азиния Галла, чем еще больше рассердил Тиберия. К Луцию у него, правда, личной обиды никакой не было, но он не мог не вспомнить, что имя этого человека Август в одной из последних бесед с ним называл в качестве того, кто по достоинствам своим соответствует должности принцепса и, главное, способен дерзнуть, если ему представится счастливый случай. Слышать попреки от возможного претендента на высшую власть, да еще и человека богатого, наделенного блестящими способностями и пользовавшегося славой в народе — так характеризовал Тиберию Арунция сам Август, — было совсем уж неприятно.

Сенатор Квинт Гаторий прямо и резко спросил Тиберия, доколе он будет терпеть, что государство не имеет главы? Здесь Тиберий не выдержал и даже обрушился на него с негодующими словами. А тут еще Мамерк Скавр язвительнейшим образом выразил надежду, что просьбы сената о принятии Тиберием высшей власти не останутся тщетными, поскольку тот не отменил своей властью народного трибуна постановления консулов Помпея и Аппулея, которым ему предоставлялся принципат.

Остроумную издевку Скавра Тиберий оставил без ответа. Собственно, сказать-то было нечего.

Такие вот малоприятные речи видных сенаторов сопровождали официальное утверждение Тиберия полноправным принцепсом. Они показывают несправедливость представления о римском сенате как о сплошь раболепном собрании. Хотя раболепия, увы, все равно была в избытке.

На заседании было оглашено также политическое завещание Августа, Breviarum Impede. В этом свитке содержалась «книга государственных дел: сколько воинов под знаменами, сколько денег в государственном казначействе, в императорской казне и в податных недоимках; письменно были указаны все рабы и отпущенники, с которых можно было потребовать отчет». {218} 218 Светоний. Божественный Август. 101, (4).

Все это было написано собственноручно Августом, «присовокупившим совет держаться в границах империи, — неясно, из осторожности или из ревности». {219} 219 Тацит. Анналы. I, 11.

Осторожность не могла не присутствовать в этой важной части завещания Августа. Грандиозное восстание в Паннонии и Далмации, когда двухсоттысячная мятежная армия грозила Италии возможным вторжением, показала Августу, сколь непрочна еще римская власть в недавно завоеванных землях. Гибель же легионов Вара впервые в истории Рима принудила римлян оставить только что с немалым трудом обретенную провинцию. Из Германии пришлось уйти навсегда. Граница с Эльбы вернулась на Рейн, и даже военное искусство и опыт Тиберия не могли ее вновь подвинуть на восток. Потому вывод, что империя достигла предела в своих завоеваниях и должна думать ныне не о расширении, но об удержании ранее приобретенного, был для такого мудрого политика, как Август естественен. Едва ли он писал это из ревности к преемнику. Уж кому-кому, но Тиберию лучше всех была известна действительная ситуация на рубежах империи. И он не давал повода заподозрить его в авантюрном стремлении к новым завоеваниям тогда, когда столько трудов стоило сохранить добытое ранее.

Завершилось заседание сената немаловажными постановлениями. Для своего усыновленного племянника Цезаря Германика Тиберий потребовал пожизненной проконсульской власти. Таким образом Германик становился персоной всеимперского масштаба. Совсем недавно Август такие же полномочия предоставил через решение сената самому Тиберию. Родной сын Тиберия Друз проконсульских полномочий не удостоился, поскольку находился в Риме, где был уже избран консулом на следующий год.

Теперь Германик и Друз становились наследниками, но ревности между ними не было. Оба достойных молодых человека были дружны и к Тиберию относились с сыновьей почтительностью. Тиберий имел все основания быть довольным обоими сыновьями, как родным, так и приемным.

Но вот мать свою, ныне уже Ливию Августу, он в почестях неожиданно ограничил. Сенаторы, уповая на безграничность сыновьей любви нового принцепса, предлагали воздвигнуть в честь удочерения Августом Ливии, что и произвело ее в Августы, специальный жертвенник. Ее, как лицо государственное, должны были сопровождать ликторы. Сенаторы спорили, как лучше теперь ее именовать: родительницею или матерью отечества. Более того, поступило предложение, многими поддержанное, о добавлении к имени Цезаря Тиберия слов «сына Юлии» — удочеренная Августом Ливия получила право именоваться не только Августой, но и Юлией.