«Таково было правление Августа. Что же касается Тиберия, то он происходил из патрицианского рода и получил хорошее воспитание, но характер у него был на редкость странный. Тиберий никогда не открывал своих желаний, наоборот, то, что он вызывал за желаемое, на самом деле ему не нравилось; его слова противоречили подлинным намерениям, и он отталкивал все, что любил, и требовал то, что ненавидел. Он бранил то, что ни в коей мере не вызывало его гнева, и казался снисходительным к поступкам, которые его сердили. Сурово карая людей, он был преисполнен жалости, а прощая кого-нибудь, выказывал гнев. Злейшего врага он принимал подчас как самого близкого человека, а к другу относился, словно к чужому. Короче говоря, он считал, что правителю не следует обнаруживать свои мысли: по его словам, это не раз служило причиной серьезных ошибок, тогда как противоположный образ действий был залогом блестящих успехов. Но если бы странности Тиберия ограничивались только этим, люди, которым приходилось встречаться с ним, легко нашли бы верный путь: достаточно было бы придать его словам противоположный смысл. Когда он говорил, что ему не сродно то или другое, это означало бы, что как раз этого Тиберий и хочет, а если он чего-то домогался, надо было бы понимать, что это ни в какой мере не желательно. Но в том-то и дело, что Тиберий сердился, если его собеседник не скрывал, что разгадал его: император предал смертной казни многих людей, которым можно было поставить в вину их проницательность. Рискованно было не понять его намерения (многие попадали в немилость, похвалив то, что он говорил, а не то, что Тиберий имел в виду), но еще рискованнее было понять их. Тиберий опасался, что люди, раскрывшие секрет его поведения, не склонны его одобрить. Поэтому можно сказать, что лишь тем удавалось спастись, — но таких людей было очень немного, — кто, поняв его характер, умел не выдать этого: тем самым они, не веря его словам, не позволяли обмануть себя, однако и не вызывали его ненависти, ибо и виду не подавали, что разгадали его намерения. Тиберий ставил окружающих в безвыходное положение: они не знали, что делать — противиться его требованиям или одобрить их. Так как в действительности он ждал одного, а притворялся, будто хочет другого, поневоле в числе его приближенных оказывались и люди, противившиеся его предложениям и противившиеся его намерениям, — поэтому к одним он испытывал враждебные чувства из-за своих действительных убеждений, а к другим — из-за своих притворных речей». {228} 228 Дион Кассий. Римская история LVII, 1.
Невольно вспоминается пушкинское: «Что ни говори, мудрено быть самодержавным». {229} 229 Пушкин А. С. Собрание сочинений. Т. 7, с. 331.
Тиберий принял власть, будучи человеком, давно сформировавшимся, даже пожилым — середина шестого десятка, возраст почтенный. Потому неверно было бы думать, что эти свои странные качества он приобрел, став императором. Он всегда был человеком замкнутым, не склонным к откровенности. Кроме того, он не очень-то привык к публичности, быть в центре внимания окружающих. А новое его положение неизбежно превращало его в человека, к которому обращены самые что ни на есть заинтересованные взгляды. Уловить настроение правителя, правильно оценить его пристрастие, предугадать его мнение по любому вопросу, ибо нет незначительных дел у того, кто правит империей, — это были неизбежные настроения окружения Тиберия с того времени, как стал он принцепсом. И было ему это непривычно и крайне неприятно. В армии отношения проще. Полководцу должно повиноваться, с дисциплиной в римской армии все было в порядке с древнейших времён, потому там проблем в общении с людьми у Тиберия не возникало. От него ждали точных указаний, ясных приказов, и таковые он умело отдавал. Порой даже советовался с соратниками о лучшем способе ведения боевых действий, что для полководца также было необходимо. Во власти же государственной все намного сложнее: на первый взгляд, все покорны, даже раболепствуют, а что у них на уме на самом деле? Выступления на судебном заседании сената Азиния Галла, Луция Арунция, Квинта Гатория, Мамерка Скавра показали, что отношение к нему сенаторов далеко не однозначно. Появление заговора, пусть и оставшегося без последствий, во главе со столь знатной персоной, как Луций Скрибоний Либон не могло не заставить Тиберия быть отныне всегда настороже. И с этой точки зрения лучше правителю быть человеком, подданными не разгаданным. Природная закрытость дополнилась политической необходимостью. Быть загадкой для подданных, дабы самому легче было их разгадать, — так можно было бы сформулировать девиз принцепса Тиберия. Во что это вылилось — с исчерпывающей полнотой и описал Дион Кассий.
Читать дальше