Игорь Князький - Тиберий - третий Цезарь, второй Август…

Искусное соединение скорби по ушедшему Августу и ликования в связи с приходом к власти Тиберия, случившемся в Риме в те исторические дни 14 г., можно назвать первым в европейской истории применением узаконенной в Средние века чеканной формулы, сопровождавшей смену монарха: «Король умер! Да здравствует король!» Так вот стихийно была заложена традиция на тысячи лет европейской истории вперед.

Тиберий пока не был избран сенатом на должность принцепса, не вступил еще в законное наследство согласно завещанию Августа, но всеми уже воспринимался как глава государства. Наличие у него проконсульских и трибунских полномочий, каковые делали его вторым человеком при Августе, теперь законно воспринималось как право на высшую власть. Тиберий и вел себя соответственно. Он дал пароль преторианским когортам — императорской гвардии. Это была обязанность правителя. Он направил послания в войска, словно уже был принцепсом. Соответственно вели себя высшие должностные лица империи. Консулы Секст Помпеи и Секст Апулей первыми присягнули на верность Тиберию, затем приняли присягу у Сея Страбона, командующего преторианцами, а также у Гая Тиррания — префекта по снабжению Рима продовольствием. Потом присягнули сенат, войска, народ. Среди всего этого и раболепия, и покорства, и спокойного подчинения новым реалиям Тиберий оставался неспокоен. Не случайно всюду его сопровождали воины. Где бы он в Риме не оказался — везде рядом была вооруженная стража. Пятьдесят семь лет прошло со времени убийства Гая Юлия Цезаря. В Риме едва ли осталось много людей, помнящих то время. Но могли найтись отчаянные люди, из числа немногих до сих пор скорбящих о свободе времен республиканских, возмечтавшие о повторении дела Брута и Кассия. С этой точки зрения усиленная охрана не была излишней. Кроме того здесь просматривается демонстрация силы. Ей, впрочем, никто противиться в Риме и не собирался.

В то же время Тиберий старательно соблюдал все законные процедуры. Все дела в государстве начинались через консулов как в старые добрые времена республики. Сенат, заседание которого должно было узаконить его власть, он созвал, используя свои полномочия народного трибуна. На открытии заседания Тиберий, похоже, эффектно разыграл небольшой спектакль. Так пишет об этом событии Светоний: «В силу своей трибунской власти он созвал сенат и обратился было к нему с речью, но, словно не в силах превозмочь горе, воскликнул с рыданием, что лучше бы ему не только голоса, но и жизни лишиться, и передал речь для прочтения сыну своему Друзу». {209} 209 Светоний. Тиберий. 23.

После такой демонстрации превеликого горя Тиберий немедленно показал сенату, что жестко контролирует ситуацию. «К обсуждению он допустил только то, что имело прямое касательство к последней воле и к похоронам Августа». {210} 210 Тацит. Анналы. I, 8. Прежде всего, было зачитано завещание Августа. Оно начиналось следующими словами: «Так как жестокая судьба лишила меня моих сыновей Гая и Луция, пусть моим наследником в размере двух третей будет Тиберий Цезарь». {211} 211 Светоний. Тиберий. 23.

Начало не лишенное двусмысленности: с одной стороны — Тиберий главный наследник, с другой — наследник, вынужденный роковыми обстоятельствами, смертью Гая и Луция Цезарей. Недруги Тиберия только укрепились в своих чувствах. Но главное свершилось — Тиберий официально объявлен главным наследником. Последняя треть наследия Августа отходила по завещанию вдове его, Ливии. Она также принималась в род Юлиев и получала имя Августы. В случае смерти Тиберия и Ливии Августы наследниками назначались внуки и правнуки почившего императора. Любопытно, что в их число входил двухлетний Гай, сын Германика, племянника Тиберия. Этому Гаю, вошедшего затем в историю под прозванием Калигула, суждено было сменить Тиберия во главе империи. Еще один племянник Тиберия — Клавдий станет преемником убитого заговорщиками Калигулы. Таким образом, завещание Августа упоминало наряду с Тиберием, непосредственным преемником, еще двух будущих правителей Римской империи.

Формально в завещании речь шла об имуществе покойного, но на сей раз все понимали, что суть его — преемственность власти.

Теперь осталось главное: Тиберий должен был официально стать принцепсом. Сенат был готов это сделать немедленно, но преемник Августа решил разыграть новый спектакль. На сей раз подлиннее и много серьезнее. Вместо благодарного согласия принять звание принцепса и тем самым подвести итог процессу приема высшей власти Тиберий «в ответ уклончиво распространялся о величии империи, о том, как недостаточны его силы. Только уму божественного Августа была под стать такая огромная задача; призванный Августом разделить с ним его заботы, он познал на собственном опыте, насколько тяжелое бремя единодержавие, насколько все подвластно случайностям. Потому пусть не возлагают на него одного всю полноту власти в государстве, которое опирается на стольких именитых мужей; нескольким объединившим усилия будет гораздо легче справляться с обязанностью по управлению им. В этой речи было больше напыщенности, чем искренности». {212} 212 Тацит. Анналы. I, 11.