АКАЦУКИ перед Порт-Артуром (дневник японского морского офицера)

Они еще раз снизошли к моей просьбе не столько из внимания лично ко мне, как из-за того, что каждое сколько-нибудь годное миноносное судно теперь необходимо. Должно быть, многие погибли. Сюда ведь не доходит никаких сведений, а что доходит – наполовину вранье.

На верфи работают день и ночь, чтобы поставить на ноги моего "Акацуки". Для маленького дела сойдет и так, но потом нам придется серьезно ремонтироваться, если мы вообще будем существовать.

Но, я думаю, через несколько дней мы выйдем снова.

Со вчерашнего дня я опять здесь. На этот раз починка будет продолжаться долго, так как моему судну здорово попало. Меня можно поздравить с удачей, но радость моя отравлена потерей двух людей и лучшего унтер-офицера. Положим, я и сам инвалид: осколок гранаты ранил меня под мышку левой руки и вырвал кусок мяса. К счастью, кость не задета и связки не порваны; но все-таки я потерял много крови и должен носить руку на перевязи. Но во всяком случае я займу свой пост, как только "Акацуки" будет готов.

Дело отлично удалось, и, если результаты не вполне удовлетворительны, все-таки мне посчастливилось так близко подойти к врагу, как ни одному из наших штабных флотских франтов. Мои люди до сих пор ежедневно перебирают подробности атаки и рассказывают друг другу, как мы колотили русских, отправляли их на дно или, вернее, в небеса, которые всегда имеются у этих счастливцев в резерве. Один из моих кочегаров сражался очень удачно медным молотком. Но мне хочется рассказать это интересное и незабвенное для меня дело по порядку.

Адмирал Того объявил 9 марта после полудня эскадре и торпедным судам, что 10 утром он будет бомбардировать Порт- Артур. Первая и вторая дивизии минных судов должны были выйти еще 9 марта вечером и постараться поставить мины на рейде и перед ним.

После полудня мы приняли каждый по шесть мин, что нас не особенно восхищало. Это очень неприятное и трудное дело – управляться с ними. Наши суда не имеют никаких нужных для этого приспособлений, а люди – опыта, потому с ними легко может случиться та же история, что у русских с "Енисеем". К тому же мы должны были бросить мины в полнейшей темноте, а при этом надо соблюдать чертовскую осторожность, чтобы потом не наткнуться на них безо всякой надежды попасть на небеса.

До полуночи мы держались вблизи эскадры, приблизительно в пяти милях от Ляотешана. Затем нас разделили: одни пошли к Ляотешану, а мы на рейд заграждать минами выход. Море было спокойно, ночь темна -обстоятельства очень выгодные для нас. Мы надеялись встретить большие русские суда и атаковать их. Но рейд оказался совершенно пуст, не видно было даже и сторожевого корабля. Сначала мы шли все в кильватер, и наш дивизионный командир держал на этот раз курс не вдоль берега, как это делалось до сих пор, а прямо посредине, что было очень умно с его стороны. Все шло, по-видимому, хорошо, одно только затрудняло – абсолютная темнота. В гавани и городе не было видно ни одного огонька. Глаз не мог различить даже очертаний высокого берега. Мы должны были использовать время прилива. Рассчитав, что мы пришли к нужному месту, командующий дал сигнал разойтись: его судно осталось посредине, я взял вправо, а "Усугумо" влево, и мы приступили к делу. Только что я спустил благополучно одну мину в воду, как с обеих сторон сверкнули лучи русских прожекторов, и полминуты спустя береговые орудия открыли страшный огонь. Но благодаря большому расстоянию снаряды не попадали в нас, и я преспокойно продолжал ставить мины. Я чуть не вылез из кожи от досады, что дело идет так медленно, но команда моя старалась, как умела, а я не мог требовать ничего большего. Ужасное чувство – стоять неподвижно под огнем и ждать с минуты на минуту, что русские, пристрелявшись, начнут наконец попадать в тебя. К тому же минное заграждение, при нашей неопытности, не могло стоять как следует.

Во всяком случае я предпочел бы не отвечать адмиралу Того на вопрос, достаточно ли глубоко опустил я мину и твердо ли установил якорь. По меньшей мере одна плавает на поверхности, и так как я уверен, что и остальные наши суда работали не лучше, то эти гостьи грозят в одинаковой мере как русским, так и нам самим. Когда мы кончили, было около пяти часов утра и уже начало светать. Хорошо ли, плохо ли было сделано дело, но приходилось уходить восвояси. К удивлению, я остался цел, но оба моих товарища порядком поплатились. На "Шинономе" вдребезги разбили мостик, прострелили трубу и пробили борт.