Стивен Коэн - Долгое возвращение. Жертвы ГУЛАГа после Сталина

Нельзя не обратить внимания ещё на одно важное социальное последствие «великого возвращения». Даже в условиях жесткой, карательной цензуры жизненные испытания такой глубины и значимости неизбежно должны были найти художественное воплощение. Стихийное просачивание так называемой «лагерной темы» из недр советского общества сначала в неофициальную, а затем и в официальную культуру было одним из важных процессов, характеризующих хрущёвскую оттепель. Изучаемая сегодня гораздо шире, чем в конце 1970-х — начале 1980-х годов, когда я впервые познакомился с ней в Москве, гулаговская культура охватила самые разные области, от языка, музыки и литературы до живописи и скульптуры.

Зеки, возвращавшиеся из «малой зоны», как они её называли, в «большую зону» советского общества, несли с собой особый жаргон, принятый в Гулаге, но запрещённый к употреблению в публичной речи при Сталине. Некоторых моих знакомых коробила его грубость и очевидная романтизация блатного мира, но при этом я слышал, как эти выражения проскакивали в речи многих москвичей, особенно интеллектуалов и молодых людей. (Вскоре появились и словари этого языка.) {75} 75 См., напр., Бен-Яков Броня. Словарь арго Гулага. — Frankfurt, 1982.; Козловский Владимир. Собрание русских воровских словарей. В 4-х томах. — New York, 1983; Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона. — Одинцово, 1993, а из собственно советских публикаций — Костинский К. (Успенский Кирилл) Существует ли проблема жаргона? // Вопросы литературы. 1968. № 5. С. 181–191. По поводу возражений Горюхина Эльвира // Свободное пространство (еженедельное приложение к «Новой газете»). 2007. 14 сентября. . Распространению гулаговской лексики способствовали также песни, исполняемые популярными бардами, в том числе сыновьями жертв Булатом Окуджавой и Юлием Кимом. (Кстати, одно музыкальное возвращение — саксофониста Рознера — имело официальный эффект: «Реабилитируем саксофоны», — заверил Рознера министр культуры в 1953 году.) {76} 76 Цит. по: Цейтлин // Крокодил. 1989. № 7. С. 6. «Интеллигенция поет блатные песни», — сказал в ту пору Евтушенко (Цит. по: Рощин Михаил // Огонёк. 1990. № 41. С. 9). В качестве примера исследования на эту тему, написанного ещё в 1979 году, см. Карабчиевский Юрий. И вохровцы, и зеки // Нева. 1991. № 1. С. 170–176. См. также Окуждава Булат. Песни. В 2-х томах. — Ann Arbor, 1980, 1986. По поводу гулаглвских поэтов-песенников см. Саэюин Валерий // Русская мысль. 1989. 26 мая и некролог Ольги Олсуфьевой // Огонёк. 1991. № 12. С. 17–18. См. также Поэзия узников Гулага. Под ред. С.С. Виленского. — М., 2005, а из недавних исследований — Джекобсом Михаил и Джекобсом Лидия. Песенный фольклор Гулага как исторический источник. — М., 2001. .

Визуальное искусство, в отличие от языка и музыки, было менее портативным, а значит, его проще было запретить. Но, судя по тому, что я сам видел и слышал, уже в те годы немалое количество картин, графики и даже скульптур на тему Гулага можно было увидеть на закрытых выставках в квартирах, студиях или, как в одном случае, на лужайке перед домом зека,

оставшегося жить в Сибири {77} 77 См. Панов Юрий // Известия. 1990. 10 августа и Бокарев Виктор // Литературная газета. 1989. 29 марта. . В техническом и жанровом отношении эти работы — практически все они были выполнены самими бывшими зеками — отличались значительным разнообразием: от больших масляных холстов, изображающих аресты и жизнь и смерть в лагерях, до мелких карандашных зарисовок истязаний нагих женщин-заключённых. О существовании подобного искусства в определённых кругах было известно уже на рубеже 1960–70-х годов, однако первые публичные выставки, состоявшиеся в конце 1980-х годов, стали сенсацией {78} 78 См., напр., Советская культура. 1989. 6 мая; Горизонт. 1989. № 6; Огонёк. 1990. № 39. С. 8–11; Творчество в лагерях и ссылках. — М.: Общество «Мемориал», 1990; Творчество и быт Гулага. — М.: Общество «Мемориал», 1998; Getman Nikolai. The Gulag Collection. — Washington, 2001. По поводу зарисовок см. Литератор. 1989. № 35 и рисунки, а также историю жизни Ефросиньи Керсновской: Новая газета. 2008. 21–27 февраля. Я очень мало видел фотографий на тему террора, но они существуют. Подборку см. Kizny Tomasz. Gulag. — New York, 2004. .

Одновременно свои переживания бывшие зеки начали излагать в прозе и поэзии. В основной своей массе эта литература оставалась частью андеграундной, или «катакомбной», культуры до времён Горбачёва — но не вся {79} 79 По поводу «катакомбной» культуры см. Волкова Пао-ла // Независимая газета. 2001. 30 мая. . Небольшой ручеёк произведений на гулаговскую тему, центральное место в котором занимал «Один день» Солженицына, просочился в официальную печать уже вскоре после знаменитой речи Хрущёва 1956 года — задолго до того потока, который хлынул после его же антисталинистских разоблачений конца 1961 года. К середине 1960-х годов лагерная литература выросла в особый, мощный жанр, ставивший ребром нелегкие вопросы о прошлом и настоящем страны — о её «страшной и кровоточащей ране», как признала даже советская правительственная газета {80} 80 Симонов Константин // Известия. 1962. 18 ноября. В качестве примеров более ранних работ см. Симонов К. Живые и мертвые. — М., 1959; Каверин В. Открытая книга. Ч. 3. — М., 1956; Панова В. Сентиментальный роман. — М., 1958; Ивантер П. Снова август // Новый мир. 1959. № 8–9; Вальцева А. Квартира № 13 // Москва. 1957. № 1. Из работ начала 1960-х годов см., напр., Некрасов В. Кира Георгиевна // Новый мир. 1961. № 6; Домбровскш Ю. Хранитель древностей // Там же. 1964. № 6–7; Васильев А. Вопросов больше нет // Москва. 1964. № 6; Алдан-Семенов А. Барельеф на скале // Там же. 1964. № 7; Аксенов В. Дикой // Юность. 1964. № 12; Семёнов Ю. При исполнении служебных обязанностей // Там же. 1962. № 1–2; Икрамов К. и Тендряков В. Белый флаг // Молодая гвардия. 1962. № 12; Полевой Б. Возвращение // Огонёк. 1962. № 31; Стаднюк И. Люди не ангелы // Нева. 1962. № 12; Лазутин И. Чёрные лебеди // Байкал. 1964. № 2–6, 1966. № 1. .