Антипитерская политика исходила никак не от москвичей, но исключительно от коммунистических правителей, среди которых коренные столичные жители всегда были редкостью (к примеру, все семь советских высших вождей были приезжими). И ненависть этих правителей к Питеру и страх перед ним в известной мере можно понять. Какой город был зачинщиком всех трёх русских революций? Где ещё в 1920-е годы вели себя с такой вызывающей независимостью и не хотели подчиняться кремлёвским приказам? Кто сразу после смерти Ленина создал мощнейшую партийно-политическую оппозицию, реально угрожавшую свержением сталинского правления? Какой другой крупный город России находился в столь опасной близости от государственной границы, да тем более с таким высоким процентом интеллигенции, этой вечной фронды по отношению к любым властям? Нет, неслучайно в ХХ веке противостояние двух столиц обрело новый, ранее невиданный и самый яростный — партийно-бюрократический аспект.
Больше того, для обид, если разобраться, вообще не было никаких оснований. Во-первых, большевики захватывали власть как раз в Питере, причём тогда, осенью 1917-го, сдался он, охваченный революционным безумием, фактически без боя. По образному выражению Анны Ахматовой,
… приневская столица,
Забыв величие своё,
Как опьяневшая блудница,
Не знала, кто берёт её… [6. С. 8].
А Москва воевала с большевистскими узурпаторами целую неделю. И воевала по-настоящему, с применением артиллерии. При этом — как указывал путеводитель «По революционной Москве», выпущенный в 1926 году, когда советская цензура оставалась ещё вегетарианской, — наиболее серьёзным разрушениям подверглась святая святых Первопрестольной: Кремль. «…Особенно сильно пострадали церковь 12 апостолов, Большой дворец, Благовещенский собор, купол Успенского собора, патриаршая ризница, Чудов монастырь и митрополичьи покои при нём, Беклемишевская, Никольская и Спасская башни.» [3. С. 439]. Сражения оказались настолько упорными, что Смольный вынужден был послать на помощь петроградские отряды красногвардейцев и балтийских матросов. Правда, когда они прибыли, сопротивление сил, верных законной власти, было, наконец, сломлено.
Во-вторых, никакой вины Москвы нет также в том, что, начиная с 1920-х годов, большинство интеллектуальных и творческих сил Ленинграда стремилось жить в официальной столице, а не в северной. В предыдущие двести лет Петербург играл точную такую же роль. Причина тут всегда была в столицецентричном характере России, другими словами, ещё в одной её дихотомии: столица-провинция. Впрочем, причина не единственная. Из Ленинграда деятели культуры бежали в Москву и потому, что здесь, на невских берегах, идеологическая несвобода была более гнетущей и унизительной.
А в-третьих, от потери столичного статуса Петербург выиграл, возможно, не меньше, чем проиграл. В отличие от Москвы, здесь не взрывали дома, кварталы и целые улицы и не расставляли в историческом центре здания-сундуки в том стиле, который был свойствен сталинскому «Плану реконструкции Москвы».
Представим себе, что в 1918-м столица осталась на невских берегах. Во что превратила бы этот город советская власть? Вполне вероятно, на месте Исаакиевского собора возник бы плавательный бассейн, как это было с московским храмом Христа Спасителя. Невский проспект расширился бы до Итальянской, Жуковского и 2-й Советской улиц. А на Дворцовой площади, скорей всего, появился бы Мавзолей с нетленным ленинским телом, ведь ещё после Февральской революции её павших героев, по решению Совета рабочих депутатов, собирались похоронить прямо под окнами Зимнего. Тогда Фёдор Шаляпин и Максим Горький сумели уговорить Александра Керенского, и кладбище было перенесено на Марсово поле, но кто после смерти «вождя мирового пролетариата» смог бы уговорить Сталина?
Конечно, всё это лишь догадки и предположения. Но вот реальный факт: «…в 1920 <���году> архитектурная мастерская Совкомхоза представила проект “упорядочения" центра Петрограда, по которому должно было быть перестроено Адмиралтейство, создан Дворец Труда позади Биржи, а также новые здания на Малой Неве» [26. С. 64–65]. Проект, к счастью, отклонили, но вовсе не из-за того, что посчитали это варварством. Просто столица уже находилась в Москве, и перестройка наиболее значимых петербургских зданий была никому не нужна.
Параллельные заметки . Летом 1935 года был обнародован Генеральный план реконструкции Москвы, хотя работы над ним велись уже несколько лет. Перед архитекторами и строителями поставили задачу построить новую, коммунистическую столицу, которой предстояло стать фасадом теперь уже советской империи. «…Перестроенная Москва… обнаруживала скрытое присутствие петербургской модели. Например, город был “одет гранитом”, что должно было вызывать в памяти изобразительные характеристики Петербурга. Кроме того, как во времена Петра Великого, особое внимание уделялось модернизации городских водных путей, строительству набережных, мостов, каналу Москва-Волга. Вдоль Москвы-реки было построено много грандиозных жилых комплексов и тому подобных строений — как попытка сравняться с великолепными видами Петербурга вдоль его рек и каналов, да и сама река была объявлена центром Москвы, её “главной осью". Далее, новая структура зон жизнеобеспечения Москвы заставила воссоздать петербургскую пространственную иерархию с центральными районами, предназначенными для крупных строений, бюрократии и элиты, и промышленным и массовым жилищным строительством, вытеснявшимся всё дальше к окраинам. Москва была “петербургизирована” также в смысле использования архитектурных стилей. В первой половине тридцатых годов генеральным предписанием для новых столичных зданий … было требование ориентироваться на архитектуру и городские планировки классического периода, а также на то в Ренессансе (как следующей ступени традиции), что должно было найти высшую реализацию в “новой” Москве…» [25. С. 145].
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу