Сергей Ачильдиев - Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Если при Сталине глухая ревность коренных питерцев к Москве тщательно скрывалась (впрочем, как и любые другие настроения, не санкционированные официальной пропагандой), то при Хрущёве и особенно при Брежневе она стала прорываться наружу — в кухонных посиделках, в библиотечных и заводских курилках, в общественном транспорте… Именно в те времена в ленинградском городском сознании возникли такие стереотипы, как «Москва — большая деревня», «Москва — столица чиновников, а Ленинград — столица интеллигенции» и т. п.

Нечего и говорить, что после крушения советской власти эти застарелые обиды мгновенно разрослись до открытого неприятия всего московского. Появление столичных банков и фирм на своём рынке петербуржцы встречали пересудами о «московской экспансии», гастроли столичных артистов — рецензиями, в которых говорилось, что невские берега не место для «чёса», и вообще «наш шоколад вкуснее», а сам город, несмотря на обшарпанные дворцы и разбитые дороги, всё равно «красивее Москвы». Питерский патриотизм глупел буквально на глазах.

Впрочем, надо признать, Москва сама немало способствовала формированию в северной столице такого к себе отношения, переняв у царского, столичного Петербурга многие его отрицательные качества — имперское ощущение абсолютной самодостаточности, спесивое высокомерие и снобизм. И Москва, как некогда Петербург, уже приписывала себе разные исторические достижения другой столицы. Так, авторы второго тома «Истории Москвы», вышедшей в 1963 году, «утверждали, ничтоже сумняшеся, что “петровские реформы в области культуры с особой силой проявились в Москве", что “Москва при Петре I стала центром просвещения и науки не только для русского, но и для других народов”, что “петровские преобразования в области культуры зародились и привились в Москве, после чего были перенесены в столицу…”» [23. С. 31]. Кроме того, долгое время говорилось, будто старейший университет именно Московский, а не Петербургский (лишь в начале 1994-го, когда отмечалось 270-летие Петербургского университета, Москва официально признала, что датой его рождения следует считать 1724 год), или что родина отечественного балета и футбола — Москва.

Однако при всём при этом москвичи, за редким исключением, искренне любят Петербург. Для большинства из них это всего лишь любовь столичных жителей к милой тихой провинции, нечто вроде любви замученного суматохой дел горожанина к своей даче. Неслучайно сегодня петербуржцы обычно ездят в столицу по делу, а москвичи на берега Невы — отдыхать. Конечно, в обоих встречных потоках встречаются исключения, но их не так много, чтобы опровергнуть общее правило. Видать, там не отдыхается, а здесь дела не делаются.

Впрочем, в самые последние годы наметилась ещё одна тенденция: по данным Петростата, в 2011 году из Москвы в Петербург на постоянное жительство переехали 39 тысяч человек, в 2012-м — 58 тысяч, то есть всего за два года в северную столицу перебрались почти 100 тысяч москвичей. Такие данные, считают специалисты, вполне объяснимы: убегая от автомобильных пробок, высоких цен, разнузданно-наглой орды нуворишей и федеральных чиновников, москвичи выбрали иное, в их понимании, более высокое качество жизни [1]. Однако есть тут, наверное, и другая причина: в глазах россиян страна начинает терять свою иерархическую выстроенность — проживание в административной столице для многих уже не считается принадлежностью к кругу избранных.

Параллельные заметки . При советской власти Москва отрицала и замалчивала петербургские приоритеты не только в силу давешней межстоличной тяжбы, но и в силу большевистских идеологических мотивов. По тоталитарно-коммунистическим канонам, весь мир должен был восприниматься исключительно однополярным. Один главный вождь, один главный «великий пролетарский писатель», один главный ««великий пролетарский поэт», один ««великий лётчик нашего времени» и т. д., и т. п. Соответственно, и столица в такой стране могла быть только одна, даже в прошлом. Неслучайно в коммунистической лексике отсутствовало понятие Ленинграда как северной столицы; официального запрета на это словосочетание вроде бы не существовало, но каждый советский человек, воспитанный в духе политического послушания и страха, следовал этому табу сам, обычно даже неосознанно.

На деле старые обиды ленинградцев на Москву были справедливы лишь до известной степени.