Александр Несмеянов: На качелях XX века

Дедушкина жена, мать моего отца, Ольга Андреевна, была урожденная Виноградова, несомненно, также «духовного» происхождения (фото 2). Ее брат, дядя отца, Петр Андреевич Виноградов, уже в начале века, а возможно и раньше, был московским жителем и главой семьи Виноградовых, очень друживших с отцовской семьей (фото 6). Петр Андреевич долгие годы был директором Московской гимназии, кажется той, на Лубянке, где теперь учреждение Комитета госбезопасности [7] Здание на Лубянке было основным зданием органов государственной безопасности РСФСР и СССР с 1919 по 1991 г. В настоящее время входит в комплекс зданий Федеральной службы безопасности России на Лубянской площади (дом 2). . Бабушка, Ольга Андреевна, умерла от рака еще до моего рождения в молодом возрасте, ей было немногим за сорок [8] Ольга Андреевна умерла в 1892 г., через 3 года после приезда семьи в Шую. В 1908 г. рядом с матерью был похоронен трагически погибший Андрей Васильевич Несмеянов, студент Московского университета. . Она родила шестнадцать детей, из которых выросли двенадцать. По воспоминаниям отца, который очень ее любил, она была затейницей, всегда веселой, бодрой, ни на что не роптавшей, стоически терпеливой русской женщиной. Этими качествами отличались и старшие сестры отца.

Деда Василия Ефимовича я помню в последний период его жизни — в г. Шуе [9] Шуя — город в Ивановской области. Расположен в междуречье рек Волги и Клязьмы. Через город протекает река Теза, приток Клязьмы. , где он был протоиереем [10] С 1889 г. был протоиереем Шуйской Крестовоздвиженской церкви. Крестовоздвиженская церковь была построена в 1693 г., в 1937 г. закрыта. Снесена колокольня, часовня, церковные лавки. Сейчас городские власти пытаются добиться признания Крестовоздвиженского храма объектом культурного наследия федерального значения и восстановить его. и жил там, вероятно, более 30 лет, в доме с садом, спускающимся к реке Тезе. Это был высокий, худой, прямой, лишь чуть сутулившийся старик с большой седой бородой, со светло-серыми глазами, в отличие от коренных жителей Шуи, не говоривший на «о». Он был человек «высокого строя мыслей» (фото 1). Его не интересовали «мелочи жизни», быт, деньги, устройство, уют. Он любил, когда в Шуе у него собиралось его многочисленное потомство, но и любовь эта была несколько абстрактная. Живя в небольшой комнате верхнего этажа своего дома, он как бы витал над всеми, благословляя их с высоты. Впрочем, он был горяч, и мне запомнилось, например, гневное осуждение им болгар во время болгаро-сербской войны. Поскольку мне в то время было едва ли двенадцать лет, я не помню мотивов осуждения им за братоубийственную войну именно болгар, но ясно помню его горячность и слова — «болгары, болгары, как непокорные дети».

Трое старших детей Василия Ефимовича в Шуе уже не жили, они стали самостоятельными раньше. Следующее за ним мужское поколение — мои дядья Василий, Андрей, Сергей — жило во флигеле дедушкиного дома. По семейным преданиям у них временами скрывался от «вездесущего ока» тот или иной из местных революционеров и в числе их М.В. Фрунзе, бывший приятелем Андрея. Считалось, что в протоиерейском доме искать крамольников не придет в голову. А сам протоиерей, от которого все это делалось втайне, садясь с семьей за обед, спрашивал: «А тому снесли пообедать?». Впрочем, это относится к более раннему периоду. Насколько помню, я был последний раз в Шуе в 1913 г., а умер Василий Ефимович в тяжелом 1919 [11] Похоронен был близ Крестовоздвиженского храма, рядом с могилами жены и сына. Кладбище сейчас не существует. . И поехал к нему только папа, успевший проститься с ним.

После Суздаля и перед Шуей Василий Ефимович перевелся в качестве учителя (думаю «законоучителя», хотя не знаю точно) в учительскую семинарию г. Киржача Владимирской губернии [12] В 1880 г. . В это время старшие дети уже стали молодыми людьми, отец мой был гимназистом-старшеклассником гимназии г. Владимира, затем студентом Московского университета. Отец рассказывал, как поразила его перемена природы при переезде из степного, лугового Суздаля в бескрайне лесной Киржач, как все здесь казалось (и так было до конца его дней) поэтично: и стоящая среди соснового бора семинария, домики которой были раскиданы на высоком берегу Киржач-реки, и вид через заливной луг на утопающий в садах город. Вероятно, немалое значение в этом поэтическом восприятии Киржача сыграли и расцвет молодости, и новые знакомства. Среди этих знакомств назову молодого врача Ивана Павловича Никольского, вскоре сделавшегося мужем старшей папиной сестры — Людмилы. Мои двоюродные братья и сестры, их дети, были моими спутниками в детстве и молодости.