Маргарита Рютова-Кемоклидзе - Квантовый возраст

— Вы пришли, чтобы получить у меня совет по политическим вопросам? — начал он разговор. — Но я боюсь, что я более не смогу вам дать никакого совета. У меня больше не осталось надежды, что катастрофу для Германии и для немецких университетов можно приостановить. Прежде чем вы расскажете мне о разгроме в Лейпциге, который был наверняка не меньше, чем у нас здесь, в Берлине, я хочу вам сообщить о разговоре, который несколько дней тому назад я имел с Гитлером. Я надеялся пояснить ему, какой огромный ущерб для немецких университетов, и особенно для физических наук, в нашей стране оказывает то, что истребляют еврейских коллег, как бессмыслен и аморален подобный образ действий… Но я не нашел у Гитлера никакого понимания. Хуже того, попросту нет языка, на котором можно разговаривать с этим человеком. Как мне показалось, Гитлер потерял всякий контакт с внешним миром. Он воспринимает то, что говорят другие, в лучшем случае как тягостную помеху, которую он сейчас же заглушает тем, что снова и снова декламирует фразы о распаде умственной жизни за последние 14 лет, о необходимости задержать этот распад хотя бы в последнюю минуту и т. д. При этом получалось фатальное впечатление, что он сам верит в эту бессмыслицу… И, так как он одержим своими так называемыми идеями, никаким разумным возражениям он недоступен, и я убежден, что он приведет Германию к ужасной катастрофе».

Гейзенберг сообщил о событиях в Лейпцигском университете и о плане нескольких членов факультета демонстративно отказаться от профессуры.

— Я рад, — сказал Планк, — что вы оптимистически настроены и верите, что подобными шагами можно остановить несчастье. Но, к сожалению, вы слишком переоцениваете влияние университетов и умственно образованных людей. Общественность практически ничего не узнает о вашем шаге. Газеты либо вообще ничего не сообщат, либо будут говорить в столь злобном тоне о вашей отставке, что никому не придет в голову мысль сделать из нее серьезные выводы. Видите ли, нельзя остановить лавину, которая пришла уже в движение… Если вы выйдете в отставку, то в лучшем случае вам останется искать место лишь за границей. Что может случиться в неблагоприятном случае, я не буду лучше упоминать. За границей вы присоединитесь к большому числу тех, которые эмигрируют и должны искать себе место. И, возможно, вы отнимете косвенным образом работу у другого, который находится в большей нужде, чем вы… И после конца катастрофы вы сможете, если пожелаете, вернуться в Германию, при этом с чистой совестью, что не заключали компромиссов с разрушителями Германии…

Если же вы не выйдете в отставку и останетесь здесь, то перед вами встанут задачи совсем другого рода; вы не сможете задержать катастрофу, и вам придется, чтобы выжить, постоянно заключать компромиссы… И компромиссы, на которые придется пойти, после по праву будут осуждены, а возможно, также наказаны… Но в том ужасном положении, в котором мы теперь находимся в Германии, уже невозможно поступить правильно. Какое бы решение вы ни приняли, так или иначе вы будете участвовать в несправедливости…

Однако, принимая решение, думайте о том времени, которое наступит после.

Так в сжатом виде выглядел ответ Планка, если принять во внимание, что здесь приведены короткие отрывки этого ответа, а ответ писал Гейзенберг, следуя той правде, которую имел в виду Фукидид.

Возвращаясь к себе в Лейпциг, Гейзенберг обдумывал в поезде свою беседу с Планком.

«Я мучился над вопросом, эмигрировать мне или остаться. Я почти завидовал тем друзьям, у которых возможность жить в Германии была отнята силой… По крайней мере, перед ними не стоял выбор… Что же является правильным? Покинуть дом и не подвергаться больше инфекции или остаться и заботиться о больном доме, даже если не остается никакой надежды? Можно было думать о времени после катастрофы. Это сказал Планк, и это меня убедило. Таким образом, образовывать островки стойкости, собирать молодых людей и по возможности провести их живыми через катастрофу и затем, по ее окончании, снова все восстанавливать. Это была задача, о которой говорил Планк. С этим неизбежно нужно было заключать компромиссы и позже за это по праву быть наказанным, а может быть еще и худшее. Но это была, по крайней мере, ясно поставленная задача… При возвращении в Лейпциг мое решение было принято, по крайней мере, в ближайшее время остаться в Германии и посмотреть, куда меня заведет этот путь» [Там же].