Сергей Снегов - Прометей раскованный. Повесть об Игоре Курчатове

Сегодня каждому ясно, что правители Америки жестоко ошиблись, посчитав Советскую страну такой отсталой, что ей и думать нельзя о своей атомной промышленности. В отчете Смита был, быть может, единственный секрет, и этот единственный секрет вызывающе объявили миру: получение ядерной энергии стоит невероятно дорого, для этого нужна и высокоразвитая промышленность, и всесторонняя ее мобилизация. Одна из главных причин неудачи немецких ядерщиков состояла как раз в непонимании масштабов усилий: они выпрашивали сотни тысяч и миллионы марок, а нужны были миллиарды. Миллиардов марок гитлеровское правительство предоставить не могло, это было свыше его возможностей.

Правительство Советского Союза, и до того делавшее все, что можно было в военное время, чтобы работа ядерщиков шла, отчетливо понимало, что сам по себе коллектив физиков, как бы его ни увеличивали, не сможет провести в жизнь ядерную программу. Надо было избежать, быть может, основной ошибки немцев, оставивших своих физиков вариться в собственном соку. Надо было, взяв под пристальное наблюдение их работу, привлечь ей на службу все промышленные ресурсы страны. Их исследования приобрели государственное значение, успех их должна обеспечивать вся мощь государства. Действовать надо было быстро, широко, умело.

В том, какие силы привлекли в помощь физикам, сказалось преимущество социалистической системы хозяйства. Ни одна страна мира, включая и США, не смогла бы так целеустремленно направить усилия огромного коллектива ученых, инженеров, рабочих на выполнение труднейшей задачи быстрого создания атомной промышленности, так сконцентрировать на этом участке промышленный и интеллектуальный потенциал страны!

Командный аппарат, созданный для срочного выполнения атомной программы, поражает своей целесообразностью и гибкостью. В этом тщательно продуманном аппарате — одном из важнейших элементов успеха — была заложена возможность всеполной концентрации народных средств и сил в нужном месте. Уже в августе 1945 года, через две недели после уничтожения Нагасаки, был создан государственный орган по руководству атомной программой.

Его начальником стал Борис Львович Ванников, до того нарком боеприпасов, талантливый администратор, инженер широкого кругозора, руководитель промышленности, обеспечивший бесперебойное снабжение во время войны Советской Армии всеми необходимыми боеприпасами.

Одновременно организовали своеобразный мозговой трест по атомной программе под председательством того же Ванникова. Он рассматривал научные и технические вопросы, давал рекомендации, предлагал решения. Заместителями назначили Михаила Георгиевича Первухина, зампреда Совнаркома и наркома химической промышленности, человека, почти три года уже осуществлявшего общее руководство ядерными работами; Авраамия Павловича Завенягина, металлурга, строителя Магнитогорска и Норильска; Игоря Курчатова; заместителем Ванникова по общим вопросам науки стал металлург Василий Семенович Емельянов.

Этот орган был подобран так, что постоянными его членами являлись самые компетентные по ядерным проблемам люди, самые сведущие промышленники. На его заседания приглашались ученые, инженеры, наркомы, директора предприятий, причем его рекомендации незамедлительно превращались в практические действия.

Еще выше стоял специальный правительственный орган по атомным вопросам, которому периодически докладывали о ходе работ. В этот комитет входили члены Политбюро ЦК ВКП(б), а также Ванников, Первухин и Курчатов. Любые средства страны могли быть незамедлительно призваны в помощь ядерной программе — его решения были обязательны для всех хозяйственных, советских и партийных органов.

В мире сгущалась политическая атмосфера. Генералы в Пентагоне деловито составляли «впрок» планы ядерного уничтожения советских городов. В журнале «Лук» появилась инспирированная свыше статья о том, что советским физикам раньше 1954 года не удастся создать собственное ядерное оружие.

В этих грозных условиях тщательно продуманный, энергично работавший правительственный командный аппарат привел в движение все силы страны для скорейшего создания собственной атомной промышленности, для прикрытия могучим ядерным щитом мирного труда советских людей. Дело небольшой группы физиков стало делом всего народа.

Внешне он мало изменился — веселый, громогласный, всегда улыбающийся; двигался так быстро, что иные за ним не поспевали; поднимаясь по лестнице, перепрыгивал через две ступеньки; уходил домой не раньше двух ночи, а бывало, и в четыре, а утром, какая бы ни была ночь, всегда появлялся у себя, всегда был бодр, энергичен, жизнерадостен до того, что любому уставшему от перенапряжения или неудач сотруднику хотелось улыбаться, глядя на своего руководителя. Его звучный, негибкий на интонации голос далеко был слышен в коридоре; когда он шел, беседуя с кем-то, на голос высовывались из дверей — поглядеть на веселое лицо, ответить признательной улыбкой на дружескую улыбку, как бы поощряющую на важные дела, как бы признающую, что важные дела, точно, свершаются. Дело, которое он возглавлял, бесконечно убыстрилось, бесконечно усложнилось, — он соответствовал своему делу, это было нечто единое, он и руководимая им работа сотен сотрудников, десятков тысяч людей за стенами лабораторий и установок. Он был доволен, был радостен, был счастлив — это видел каждый.