Анатолий Ахутин - История принципов физического эксперимента от античности до XVII века

Результатом этого процесса критического экспериментирования является не индуктивное обобщение, не умозаключение, не просто мысленная абстракция, а именно предмет, но предмет идеализованный. Создание его позволяет нам закончить круг критического экспериментирования, которое освободило чистый предмет от несущественных помех. Теперь не нужно уже производить ни ста, ни десяти испытаний. Наличие идеализованного предмета открывает возможность ограничиться одним-единственным, специально сконструированным реальным опытом, результат которого имеет теперь уже непосредственно теоретическое значение. Поэтому столь часты у Галилея заявления, что достаточно одного специально построенного опыта, когда и тысяча безыдейных опытов не приведут ни к чему. «Я мог бы привести вам тысячу таких опытов,— восклицает Сальвиати,— но в отношении того, кто не довольствуется одним из них, всякое старание безнадежно» (I, 251).

Таким образом, новое теоретическое мышление выступило в качестве критика всего предметного и опытного мира предшествующего способа теоретизирования, и в этой критике сформировало свой предмет. Тем самым теоретическая физика выработала для себя свою собственную предметность, так что ей уже не было необходимости обращаться к предметности перипатетической науки и каждый раз заново находить в ней свой предмет. Лишь после этого, собственно говоря, новая физика получила подлинную автономию и могла в дальнейшем сама конституироваться в авторитарную силу «естественного» мышления.

Прежде чем мы перейдем к ближайшему рассмотрению природы этого нового предмета физического мышления, имеет смысл воспроизвести некоторые существенные моменты только что пройденного пути, следуя рассуждениям мыслителя, который, как кажется, имеет непосредственное отношение к нашему вопросу.

Речь идет о Френсисе Бэконе, теория которого для позднейших философов и историков науки послужила поводом для многих недоразумений. Ее в равной степени недооценивали и переоценивали, причем часто на основании некритического усвоения мнения о ней, сложившегося в научных кругах 55 . У нас нет намерения разбирать эти недоразумения. Мы отметим лишь круг мыслей Ф. Бэкона, близко касающихся разбираемых нами проблем.

В том «очищении разума», которое задумал Бэкон, наряду с критикой соблазнов и иллюзий спекулятивного ума и легковерной косности ума, апеллирующего к авторитетам и преданиям старины, он отводит существенное место критике эмпиризма и безответственного индуктивизма. Следует заботиться не столько о расширении опыта, сколько об опытах другого рода, чем те, которыми занимались до сих пор, «ибо,— утверждает Бэкон,— смутный и руководящийся лишь собой опыт... есть чистое движение наощупь и скорее притупляет ум людей, чем осведомляет их» 56 . Истинный опыт есть планомерное испытание (пытание, допытывание) природы, проводимое в соответствии с разумными правилами. Опыт, который таким образом отыскивают и заставляют свидетельствовать там, где без специальных условий он остался бы нем, и называют экспериментом. Так что «истинный метод опыта сначала зажигает свет, потом указывает светом дорогу... (verus experientia ordo primo lumen accendit, deindet per lumen iter demonstrat...)» 57 .

В связи с этим различением находится разделение опытов, проводимое Бэконом, на «плодоносные» и «светоносные». Плодоносный опыт в области естествознания поставляет множество любопытных сведений или, как сказали бы сейчас, дает богатую информацию. В области практики он дает много полезных результатов и изобретений. Однако он молчит о причинах и основаниях, т. е. лишен понятия. Поэтому «должно искать светоносных, а не плодоносных опытов». Это значит таких, где в одном событии нам раскрывается скрытая природа исследуемой вещи 58 .

Таким образом, мы находим здесь сходный с описанным процесс преобразования предмета непосредственного опыта в новый предмет, конструируемый посредством критического эксперимента. Однако что же Бэкон имеет в виду, говоря о необходимости светоносных экспериментов? Каковы условия, в которых обычный опыт способен стать «светоносным»? Ответы на эти вопросы позволяют нам охарактеризовать методологию Бэкона как теорию, близко стоящую к основам новой науки, хотя, разумеется, конкретная реализация этой методологии, осуществленная во второй части «Органона», вызывает серьезные сомнения в этом.

В первой же части Бэкон отчетливо сознает ту задачу, которая прежде всего стоит перед новым экспериментом,— сформировать собственный предмет исследования. «Величайшее невежество,— пишет философ,— представляет собой исследование природы какой-нибудь вещи в ней самой. Ибо та же самая природа, которая в одних вещах кажется скрытой и тайной, в других вещах очевидна и почти ощутима... То, что в одних вещах считается скрытым, в других имеет явную и обычную природу, и она никогда не позволит рассмотреть себя, если опыты и наблюдения людей будут вращаться только в пределах первого» 59 . Поэтому не столь важно изучать природу в ее естественном, предоставленном себе состоянии, ибо именно в этом случае она является максимально скрытой в себе. Подобно тому, как сущность и природа человека проявляются в стесненных и критических обстоятельствах, так же точно и природа раскроет свои тайны, будучи поставлена в необычные и искусственно созданные условия. Так, приводит он пример, природа прочности смутна и затемнена, если ее изучать в дереве или камне, но тонкие мыльные пленки, в которых, собственно говоря, ничего не осталось, кроме «прочности», представляют собой такой экспериментальный предмет, в котором представлена как бы сама суть прочности, связности.