Анатолий Ахутин - История принципов физического эксперимента от античности до XVII века

При этом Бэкон обращает внимание на формирующую и преобразующую деятельность человеческих искусств, которые как бы сами собой представляют уже готовую лабораторию для исследования природы. Именно здесь мы встречаем природу в тех неестественных и необычных условиях, где ей приходится оонаружить свои тайные потенции, скрытые от наблюдателя-натуралиста. Противопоставляя древней традиции описательной натуральной истории то естествознание, которое стремится «дать разуму понятия», Бэкон замечает, что натуральная история нацело игнорирует опыты механических искусств, хотя «скрытое в природе более открывается, когда оно подвергается воздействию механических искусств, чем тогда, когда оно идет своим чередом» 60 .

Таким образом, мы видим здесь проект, в котором запланирована та самая последовательность шагов, превосходную (и превосходящую сам замысел) реализацию которого дал Галилей.

Формирование в теоретически предпосланных условиях «светоносного» опыта, в котором явление воспроизводится в чистом виде; экспериментирование и преобразование предмета путем постановки его в такие «стеснительные» или «критические» условия, в которых обнаруживается его суть, и привлечение опыта механических «искусств» для познания природы — таковы те моменты, которые сближают рецепты Бэкона с методологией новой науки. Однако именно отсутствие теоретической идеи, т. е. того «света», который и, по мысли самого Бэкона, должен освещать путь истинного опыта, оставляет его в обществе натуралистов и естествоиспытателей Возрождения, и резко отделяет его «эмпиризм» от экспериментального духа галилеевой физики.

Здесь может возникнуть справедливый вопрос: пусть новое научное сознание формирует для себя предмет; в таком случае, каким чудесным образом оно само зародилось в голове Коперника или Галилея? Пусть оно может «пробуждать умы» и формировать их в «сократическом эксперименте», но каким образом пробудилось и сформировалось оно само? Задавая эти вопросы, мы не имеем в виду весь огромный комплекс проблем, который они влекут за собой. Нас интересует здесь та предметная область, которая послужила опытной основой для возникновения самого теоретического мышления новой физики. Где оно нашло свой предмет еще до того, как научилось целенаправленно формировать его? Т. е., в какой области, в какой деятельности была уже готова почва и строительный материал для физического эксперимента в новом смысле слова?

Мы можем частично ответить на эти вопросы после того, правда, как выяснили многие существенные черты этого эксперимента. Мы знаем уже, что он связан с радикальным преобразованием, изменением, «разрушением» естественных «форм» — вещей, что в нем важны те искусственные условия, когда «естественное» движение в едином и непрерывном процессе переходит в «насильственное» и обратно, наконец, что его основание составляет процесс, выражающийся в едином функциональном законе. Первый момент отсылает нас от «натуралистов» в область «человеческих искусств», которые занимаются преобразованием естественных вещей. Второй момент ограничивает область «искусств» механическими, по традиционному определению предназначенными к тому, чтобы «обмануть природу», т. е. заставить естественный процесс способствовать протеканию искусственного процесса. Наконец, третий момент вводит нас в область экспериментальной механики — действительной почвы, на которой формировалась новая физика.

Хорошо известна та огромная роль, которую сыграла механическая практика в становлении новой физики. Подробно и глубоко изучено взаимокатализирующее влияние новой техники и мануфактурного способа производства в целом, с одной стороны, и возникающей -быстрыми темпами новой теоретической механики, с другой 6 i . По существу можно было бы сказать, что новая физика родилась из экспериментальной ветви прикладной механики, поскольку теоретическая механика долгое время ограничивалась архимедовской статикой и умозрительно трактуемой динамикой (физика «импето»). С равным правом можно сказать, что новая теоретическая механика первоначально развивалась, внедряя математические методы Архимеда в решение реальных механических задач.

Главный математик Савойского герцога Джамбатиста Бенедетти, следуя которому Галилей составил свой первый трактат «О движении», подверг серьезной критике основные положения аристотелевской динамики именно потому, что его физическая интуиция была определена механическими искусствами 62 . Наиболее выдающейся фигурой этого периода (конец XVI в.) является, без сомнения, Симон Стевин — в равной степени теоретик строго архимедовской традиции и крупный инженер (инспектор всех водных сооружений Голландии). В его трудах связаны проблемы теоретической механики, трактуемые чисто геометрически, с задачами прикладной механики. Опыт человека-мастера непосредственно становится опытом человека-теоретика.