«И неуспешные тоже», – возражаю я.
Гарретт, как ни в чем не бывало, с энтузиазмом принимается рассказывать: «Я начал свой путь в физике не с этого фанатичного поиска чего-то красивого для ее описания. Я начал с вопроса “Что такое электрон?”. Мне очень нравилась общая теория относительности. Но потом я добрался до квантовой теории поля – а там это безобразное описание электронов».
Гарретт искал описание фермионов, которое было бы таким же геометрическим, как описание гравитации. В общей теории относительности так называемая гравитационная сила возникает как следствие искривления пространства-времени вблизи масс. Четырехмерную геометрию пространства-времени можно основательно осмыслить только с помощью абстрактной математики. Однако принципиальное его сходство с листом резины делает общую теорию относительности ощутимой: пространство-время предстает перед нами знакомым, почти осязаемым. Любопытно, что и некоторые элементарные частицы – калибровочные бозоны – могут быть описаны схожим геометрическим образом (хотя все равно приходится справляться с теми забавными внутренними пространствами). Но такой геометрический подход не срабатывает в случае с фермионами.
«Это совершенно не давало мне покоя в аспирантуре», – говорит Гарретт.
«Почему вас это беспокоило?»
«Потому что я полагал, что Вселенная должна описываться как-то единообразно».
«Почему?»
«Думается, Вселенная должна представлять собой единый согласованный объект», – объясняет Гарретт.
«Вы говорите, что вам не нравилось, как описываются электроны, а это не есть несогласованность», – замечаю я.
«Верно. Но мне правда это не нравилось».
Гарретт говорит, что способ, которым мы сейчас описываем фермионы, не является «естественно геометрическим», и подчеркивает, что слово «естественный» он употребляет в ином смысле, нежели специалисты по физике элементарных частиц.
«Итак, фермионы не являются естественно геометрическими таким же образом, как гравитация и калибровочные бозоны. И это меня беспокоило, сильно. Но не беспокоило никого другого».
«А что насчет суперсимметрии?»
«Я изучал суперсимметрию. Но способ, каким она обычно определяется, очень странный. Неестественный, в математическом смысле. Кроме того, как только возникает формализм, описывающий бозоны и фермионы, он требует наличия суперсимметричных партнеров для всех частиц. А мы их не видели. И продолжаем не видеть», – говорит он, явно довольный.
«Так что я не был фанатом суперсимметрии. Я хотел найти естественное описание фермионов. Вот что я вознамерился искать после защиты диссертации. Вот почему приехал на Мауи».
«Сперва я работал над старой теорией Калуцы – Клейна [82] Теория 1930-х годов с дополнительными пространственными измерениями, упоминавшаяся в первой главе.
, – рассказывает Гарретт. – И она казалась мне красивой… Но фермионы мне никак не поддавались».
Вплоть до этого момента история Гарретта во многом схожа с моей. Я тоже начинала работать над теорией Калуцы – Клейна, заинтригованная ее привлекательностью, но разочарованная тем, как в ней обходились с фермионами. Однако, в отличие от Гарретта, я платила за аренду квартиры с трехгодичной аспирантской стипендии, а мои жизненные устремления были типичны для среднего класса, для центральноевропейской семьи, в которой я выросла: достойная работа, милый дом, один или два ребенка, уютная старость и изящная урна для праха. Может, квантованная гравитация где-то на пути. Но переезда на остров в планах точно не было.
Когда мой энтузиазм по поводу теории Калуцы – Клейна за два года никуда не делся, научный руководитель недвусмысленно предложил мне сменить тему на большие дополнительные измерения – оживление теории Калуцы – Клейна Аркани-Хамедом и его коллегами, которое как раз расцветало. Я подумала, что научный руководитель прав, и вот тут наши с Гарреттом дорожки разошлись. Я пополнила ряды специалистов по физике элементарных частиц, финансировала свою работу, добывая краткосрочные контракты и гранты, и на регулярной основе добросовестно производила статьи на приемлемые, актуальные темы. Гарретт же избрал менее заезженную тропу.
«Через шесть лет я полностью оставил все эти калуца-клейновские дела, – говорит Гарретт. – Я мог это сделать, поскольку у меня нет академической инертности, я ведь работал тут на Мауи один – ни студентов, ни грантов».
Гарретт начал все заново и взглянул на проблему уже под другим углом. Спустя годы усердной работы он был вознагражден прорывным открытием. Он обнаружил, что все известные частицы – включая как бозоны, так и фермионы – можно описать геометрически с помощью одной большой группы симметрии. И в отличие от традиционных теорий Великого объединения, его вариант содержит еще и гравитацию.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу