Сергей Борисов - Сократы современности. Философская практика в технообществе

Четвертый раздел книги «Философская практика для детей и родителей» объединяет рецензии, написанные автором на отечественные и зарубежные издания, вышедшие в свет в 2019—2021 годах, посвященные философствованию детей и предназначенные для философствования взрослых (родителей) вместе с детьми. Первая рецензия посвящена книге Михаила Эпштейна «Детские вопросы: диалоги». В рецензируемой книге представлено более 300 детских вопросов, охватывающих самые разные грани бытия: от мироздания в целом до психологических, нравственных, социальных, эстетических проблем. Замысел книги – вовлечь детей и взрослых в общий разговор о самых важных явлениях мироздания. Далее в четвертом разделе представлены две рецензии на книги философа-практика Марии Тиллманнс «Почему нам нужны хвосты» и «Почему нам нужны сказки». Книги предназначены для философствования вместе с детьми, написаны в форме диалога и представляют собой волшебные истории, придуманные самой Марией или составленные по сюжетам сказок Лео Лионни и Арнольда Лобеля. Данные книги могут быть рекомендованы не только для индивидуального чтения, но и для коллективного чтения в группах, а также они могут быть учебным, практическим пособием для занятия философией с детьми, и не только…

«Приложение» к книге представляет собой текст Международной декларации о сотрудничестве, мире и философии на английском и русском языках. Данный документ был обнародован на специально организованной церемонии в апреле 2022 года. Авторами Декларации являются более 50 философов из разных стран, которые осмысливают и дают решение многих актуальных проблем нынешней кризисной ситуации.

Итак, зачем мне философия? Или, если быть скромнее, зачем я философии? Что мы можем друг другу дать? Новизну. Потому что только в области философии можно реально создать что-то новое, уникальное, неповторимое. Я говорю не о философской теории и не о каком-то мудрёном философском концепте. Здесь, действительно, ничего нового выдумать невозможно. Я говорю о самопознании, о мудрости, которой мы можем достичь, и в том, чего мы достигнем, мудрее нас уже не будет никого, – это знание о самом себе. А поскольку философия – это проект самого себя, то здесь не только возможно что-то новое, здесь такие открытия должны возникать с необходимостью. Это всякий раз новое понимание, выход за границы условностей природной и культурной среды, но не ради оригинальничания (для этого нужна публика), а ради открытия источника (origin) (для этого нужно уединение), канала, через который струится наше уникальное мышление, вдохновленное свободным духом, который может творить где хочет.

Понимание чего (нового и уникального) открывается нам в философствовании? То, что нам открылось понимание какой-то философской идеи – этого мало. Должно еще что-то состояться, свершиться на основе этой философской идеи. Идея должна быть исполнена не только как факт нашего сознания (о чем прекрасно писал Мераб Мамардашвили, сравнивая исполнение идеи с исполнением симфонии, 1 1 Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. М.: Издательская группа «Прогресс»: «Культура», 1992. С. 21—22. но и как образ жизни. Философствовать и при этом не практиковать философию как образ жизни, жизнедеятельности, это значит только «маячить» у выхода из «платоновской пещеры», так и не решаясь сделать шаг за ее пределы – туда, в свет, в неизвестное, принципиально новое. Чтобы это новое ощутить, нужно умереть для старого, поэтому по определению Платона философия – это искусство умирать, 2 2 Платон. Федон // Платон. Собрание сочинений в 4 т. М.: Мысль, 1993. Т. 2. С. 14. ибо без смерти нет и перерождения.

Полагаю, что я вдохновил лишь немногих, поэтому у тех, для кого важны рассудительность и доводы здравого смысла, может возникнуть вопрос: «А зачем практиковать философский образ жизни?» Только для того, чтобы понять наконец что-такое свобода и обрести ее. Или, используя философские концепты Жана-Поля Сартра, для того, чтобы освободиться от связей «мира-в-себе» и обрести «мир-для-себя». Пока я целиком и полностью поглощен нуждами, заботами и требованиями одного мира, я просто не могу понять, что есть другой мир. Он мне просто не виден, он закрыт для меня, хотя он находится так близко, что рукой подать. Посмотрите вокруг, в мире что-то происходит, я вовлечен в эти события, я просто не могу в них не участвовать, поэтому в этом внешнем мире нет никакого выбора. Даже если я делаю выбор, это «выбор без выбора», ибо я скован по рукам и ногам цепями детерминизма как узник «платоновской пещеры». Где же здесь свобода? Вы правы, здесь в «мире-в-себе» свободы нет, ибо я не могу ничего изменить, но у меня есть выход, «волшебная дверца» ускользания из этого мира, к которой прибегает любой, кто нашел от нее «золотой ключик», – я могу перейти из модуса объектности в этом мире в модус субъектности. То есть, я должен ответить на простой (по формулировке, но не по способу решения) вопрос: «Быть или не быть?» Но не в гамлетовском, а в экзистенциальном смысле. Если я выбираю небытие, не-присутствие, то я позиционирую себя в качестве объекта, кого-то (das Man), кто должен здесь находиться и играть ту роль, которую ему предписывают обстоятельства, роль кого-то другого. Тем самым я исповедую эту «плохую веру» и самозабвенно играю роль жертвы обстоятельств. А иногда даже оправдываю свое «алиби в бытии» своей жертвенной ролью и даже упиваюсь этой ролью жертвы обстоятельств (хотя, по Михаилу Бахтину, ни у кого из нас нет «алиби в бытии». 3 3 Бахтин М. М. Собрание сочинений в 7 т. М.: Издательство «Русские словари»: «Языки славянской культуры», 2003. Т. 1: Философская эссеистика 1920-х годов. С. 41—42. Если же я выбираю бытие, присутствие (be present, da-sein), то я остаюсь ни «чей», а «свой собственный», субъект, я выбираю присутствие в мире в целом и присутствие себя целиком, а не какую-то часть себя соответствующую какой-то части мира. Своим мышлением я преодолеваю аналитическую фрагментарность мира и себя самого и синтезирую их целостность. Как писал Владимир Бибихин: «Мир дает о себе знать прежде всего в человеческом бытии и больше нигде с такой ясностью, как в нем. Мы находим свое место в мире так, что мир имеет место в нашем бытии как мелодия присутствия». 4 4 Бибихин В. В. Мир. – Томск: «Водолей», 1995. С. 57 Для того, чтобы всегда присутствовать, быть, мы обладаем всеми необходимыми предпосылками. Задача выбраться из «мухоловки» искажений и условностей и наконец прорваться к реальности. Свобода быть, присутствовать открывает нам эту реальность, критерием которой является не скованность непреодолимыми обстоятельствами, а интенсивность проживания своего присутствия. Реальность проявляется («просветляется») не в осознании своей неспособности, обусловленной внешними препятствиями, а в осознании своей способности быть активным, активно-озабоченным (но не мнением других о себе, а активно-озабоченным самим собой), всё время стремиться к новому. Однако свободу нужно не только осознать, но и научиться быть свободным. Для этого надо ее практиковать. Возникает вопрос: как и где это делать? Ответ на это вопрос очевиден: практиковаться в свободе присутствия можно только упражняясь в философии . Когда-то на заре философии «философская речь» и «философская жизнь» представляли собой неразрывное единство по способу осуществления и тождество по форме выражения. Однако по мере накопления знаний о философии в их систематическом изложении центр философского круга разбежался на два фокуса философского эллипса. Поэтому, по словам Генри Торо, мы встречаем немало профессоров философии, но среди них так мало философов по жизни. 5 5 Адо П. Философия как способ жить: Беседы с Жанни Карлие и Арнольдом Дэвидсоном. – М.; СПб.: Издательство «Степной Ветер»; «Коло», 2005. С. 174. Философия перестала быть практикой, волевой личностной практикой служащей цели самотрансформации, как определяет ее историк философии Пьер Адо. 6 6 Там же. С. 141. Но ведь на самом деле, все что мы называем философской теорией, по сути, – это свод духовных упражнений, которые нужно практиковать. Например, знаменитое определение Платона – «философия есть упражнение в смерти». Если мы попытаемся попрактиковаться в этом, то увидим, как слой за слоем мы приближаемся к той глубине философского понимания, которая открывает суть нас самих. Если мы с помощью ἐποχή (удержания скороспелого суждения, феноменологической редукции, накладывающей осознанный запрет на любую объективацию, естественную установку) достигли этой глубины и услышали ее голос (кстати, этим голосом может быть и благоговейное молчание, которое, по мысли Пиррона из Элиды есть подлинная философия), 7 7 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Издательство «Мысль», 1998. С. 365. значит мы и приобрели тот чистый феноменологический опыт, который открывает суть нашей человечности (не только в узком смысле понимания нашей нравственности, но и понимания человека вообще). «Не предавать ничего забвению, но усваивать; не отвлекаться, но внутренне прорабатывать; не улаживать дело, но прояснять его – это и означает: вести философский образ жизни», – пишет Карл Ясперс. 8 8 Ясперс К. Введение в философию. Мн.: Пропилеи, 2000. С. 124.