Сократ : Сказать тебе по правде, Калликл, если бы я мог заслужить благосклонность небес, так чтобы они пообещали мне выполнить любое мое желание, то я попросил бы их, чтобы они снова вернули меня в тот день, когда мы стояли перед бегущими на нас персами, выставив перед собой копья и препоручив наши жизни милосердию богов. Клянусь своей жизнью, Калликл, что не было в ней лучшего дня, чем тот, который подарил нам тогда эту пыль, этот пот и эти крики раненых, которые я слышу до сих пор.
Калликл : Ты, должно быть, шутишь, Сократ.
Сократ : Нисколько, мой милый.
Калликл : Невероятно. Неужели ты захотел бы снова стоять под градом стрел и держать в одеревеневших руках тяжело копье, не зная, будешь ли ты жив через полчаса или к вечеру?.. Слава богам, что это день, к счастью, уже давно минул.
Сократ : А кто тебе сказал, Калликл, что он минул?.. Мне, как раз, кажется, что скорее минул я, а тот день, напротив, по какой-то причине, которую нам не дано отгадать, остался, чтобы хранить в себе, все, чем он богат и ждать, когда я буду готов вернуться под его охрану…
Мир воняет.
…Нужны ли еще какие-нибудь доказательства?
Иногда мне начинает казаться, что Бог, устав от своих магических танцев, давно уже запутался в кустах и деревьях, от которых невозможно убежать, потому что эти ветви, деревья и кусты растут вовсе не из земли и не ею питаются, но приходят из человеческих мнений, теологических трактатов, разного рода Молитвенников и Катехизисов, церковного пения и Евхаристии, и снова теологических трактатов, которые больно царапают и рвут одежду, впиваясь в Божественную плоть и едва ли обращая внимание на скатывающуюся по его щекам темную кровь.
АПОП И РА. Меня всегда удивлял этот воинственный Апоп, который надеялся победить Ра и каждую ночь вступал с ним в битву, как будто его ничему не научила ни прошлая, ни позапрошлая ночь, ни все то бесчисленное число ночей, которые остались далеко позади, и из которых ни одну он не мог назвать ночью своей славы, потому что все они без исключения были ночами его боли и позора.
Человек тоже уже привык к тому, что Апоп всегда проигрывает и завтрашнее утро как всегда начнется с розовой полоски на горизонте. Он встает, чтобы ставить чайник и идет на работу, – что ему за дело до какого-то там Апопа, который опять проиграл главное дело своей жизни? Что он может рассказать ему новое, этот Апоп-неудачник, у которого одна песня, – хоть как-нибудь дотянуть до рассвета. Но ведь дело идет о битве с большой буквы, о великом космическом сражении, пусть и миллионы раз выигранном, но все же чреватом случайностью, а значит и надеждой, иначе разве стал бы Апоп возвращаться сюда, в подземелье, каждую ночь, чтобы прислушиваться и ждать, когда раздастся плеск весла с приближающейся ладьи бога Солнца?
Не успокаивает ли себя человек, заранее не только объясняя это явление, но и подбадривая себя тем, что Апопу никогда не победить бога Ра, а значит, нам следует поскорее изменить наши отношения с мироустройством, склонившись перед повелителем мира и его верными слугами, не устающими повторять вслед за ним слова «вечность» и «навсегда»?
Но что если однажды, в одно прекрасное утро не наступит никакое «завтра», а вместо него придут те, которые вдруг захотят взвесить на таких весах, о которых мы до сих пор и не подозревали?
Конечно, нет никакого сомнения, что мы обречены вечно побеждать. Похоже, это, пожалуй, все, что мы умеем и на что годимся, – побеждать, побеждать и еще раз побеждать, не ведая сомнений, как будто что-то гонит нас прочь, не давая времени остановиться. Разве не великая усталость дает о себе знать через все эти победы.
Я устал от побед и жажду поражения, – вот в чем мы стыдимся признаться самим себе… Великого поражения, способного перевесить все прошлые победы и успехи, тем более что на самом деле вся наша история – это всего лишь история Апопа, каждую ночь умоляющего бога Ра убить его, наконец, своим копьем, чтобы не длить больше этого.
СЕКСТ ЭМПИРИК говорил: скепсис вовсе не чуждается разума для того, чтобы опровергнуть своих оппонентов и принудить их признать скептическую точку зрения. Но это не значит, что скептик признает сам этот разум со всей его хваленой объективностью. Вовсе нет. Мы достигаем своей цели – говорит он – подобно тому, как человек, которому требуется добраться до крыши, использует лестницу. Стоит ему осуществить свою задачу, как лестница становится не нужна, и он отбрасывает ее прочь. То же и с разумом, – стоит ему достигнуть с помощью некого скептического "истины", как разум становится не нужен, и его отбрасывают прочь, словно ненужную лестницу. И все бы хорошо, да только, похоже, что, ко всему прочему, мы сами и есть эта сама лестница, по которой мы взбираемся, чтобы добраться до Царства Небесного своими силами.
Читать дальше