Юрий Голик - Философия уголовного права

Вестник Европы. 1895. Март. С. 218 и от.

Ср.: Новгородцев. Историческая школа юристов. С. 12 и сл.: «Если рационализм отрицает все историческое, не находя в нем соответствия со своими принципами, то этим самым он обнаруживает внутреннее бессилие и бессодержательность этих принципов. Чтобы обладать жизненным значением, они должны иметь корни в действительности и хотя частично проявиться в истории».

Вестник Европы. 1895. Март. С. 235: «Общественная опека над преступником, поручаемая компетентным людям с целью его возможного исправления, – вот единственное понятие “наказания” или положительного противодействия преступлению, допускаемое нравственным началом».

В истории уголовного законодательства замечается, однако, одно явление, которое, по крайней мере на первый взгляд, может показаться противоречащим этому началу: памятники уголовного законодательства говорят очень часто о специальных целях наказания, нередко о законе или чувстве справедливости, но никогда не высказывают прямо того положения, что уголовное правосудие может и должно существовать независимо от тех или других целей, к которым направляются отдельные карательные меры, независимо и от закона справедливости, в том или другом его представлении. Так, Уложение царя Алексея Михайловича постоянно выдвигает устрашение, как цель всякого наказания – «чтобы на то смотря иным не повадно было так делати» (Уложение, Гл. III, 1, 9; Гл. VI, 4; Гл. Х, 18; Гл. ХХII, 26 и др.). Constitutio Criminalis Carolina 1532 г. указывает на устрашение – «zu merer forcht andern», «umb grosser forcht willen» (Art. 130, 137); на исправление – «zu buss und besserung» (Art. 142); наконец, на чувство справедливости – «aus lieb der Gerechtigkeit» (Art. 104). Подобные же указания найдем мы во всех уголовных законодательствах до конца XVIII в. и даже начала XIX в. В новейшее время законодатель обыкновенно воздерживается от таких рассуждений, не имеющих характера предписаний или запретов; но если мы обратимся к мотивам уголовных законов, к законам, касающимся устройства мест заключения, и к судопроизводственным законам о порядке введения в действие новых уложений и уставов, то мы найдем в них те же речи о целях наказания: на континенте – об исправлении, в Англии – об устрашении. Положительное право несомненно признает целесообразность наказания, признавало ее и всегда будет признавать; но целесообразность эта касается, вне всякого сомнения, лишь организации отдельных карательных мер, но отнюдь не сущности уголовного правосудия, так как в противном случае законодателю пришлось бы отказаться от уголовного правосудия в тех случаях, когда цели недостижимы, или преследование их излишне. Законодатель говорит о целях наказания, как о вопросе практическом, и умалчивает о сущности и основании уголовного правосудия, так как это есть вопрос теоретический, разрешению законодателя не подлежащий. Что же касается до памятников древнейшей эпохи, то давно уже и многими замечено, что чем старее источник, тем менее занимается он определением общепризнанного, само собой понятного, и тем более устремляется в определение частного, для данного времени необходимого.

Возможны и другие группировки теорий наказания, построенные на ином признаке (например: Laistner. Recht in der Strafe. S. 179 b сл.; Фойницкий. Учение о наказании. С. 8 и сл.). Однако мы придерживаемся старой группировки, господствующей в большинстве учебников, так как новые группировки не представляются нам имеющими какое-либо преимущество перед старою. Вообще трудно сводить сложные отвлеченные системы в родовые группы по одному какому-либо признаку, которого очень часто и не имели в виду сами авторы учений. Всякая группировка заключает в себе лишь относительную правильность (то есть с точки зрения излагателя), и во всякой могут быть найдены недостатки и непоследовательности.

Лист в своем учебнике об антропологической школе между прочим говорит: предметом антропологических исследований может служить вовсе не преступник вообще, не «homo delinquens», а только один species его – преступник прирожденный; тот, которого последователи Ломброзо относят к категории «delinquenti nati». Эту ошибку, впрочем, сознают ныне и сами представители разбираемого направления (Liszt. Lehrb. S. 5).

См.: Чебышев-Дмитриев А. П. О преступном действии по русскому допетровскому праву. 1862. С. 36. Особенно известен теократический характер мести у греков и римлян: мститель является исполнителем воли божества.