Но при этом во Франции всегда сохранялись теоретики, которые разоблачали централизацию, административно–юридическую рационализацию и абсолютизм королевской власти, являвшийся попросту слепком с божественного абсолютизма. Иногда эта критика велась от имени «основных законов королевства», иногда апеллировала к древним кельтским или германским свободам. Как скажет Монтескье, чтобы напомнить об аристократическом, германском происхождении идеи свободы, система свободы «была найдена в лесу». Тот же аргумент начиная с конца XVII века разделяло все «германистское» течение (Анри де Буленвилье, Ле Лабурер, Луи Андриен Ле Паж), которое всеми силами боролось с «романским» течением (аббат Дюбо, маркиз Аржантон, Жако–Нико ля Моро). По примеру Альтузия и монархомахов, главных противников теорий Жана Бодена, эти борцы неустанно повторяли то, что в прошлом короли никогда не имели абсолютной власти. Некоторые, как Буленвилье [191] Henri de Boulainvilliers, L’histoire de l’ancien gouvernement de la France, 3 vol., Amsterdam–La Haye 1727. О споре вокруг древних «германских свобод», как во Франции, так и в Германии, см. также: Lucien Calvié, “Liberté”, “libertés”et “liberté(s)germaniques(s)”: une question franco–allemande avant et après 1789 H Mots, 16,1988, pp. 9-33 ; Jost Hermand, Michael Niedermeier, Revolutio germanica. Die Sehnsucht nach der «alten Freiheit» der Germanen, 1750-1820, Peter Lang, Bern–Frankfurt/M. 2002.
, защищали учение о народном суверенитете и тезис об изначальной нации, в которой имущество было общим. Позднее это учение будет развито Огюстеном Тьерри.
Другое весьма интересное течение — гражданский республиканизм (или гражданский гуманизм), об основных принципах которого напомнили нам уже в наши дни такие авторы, как Джон Г. А. Покок, Квентин Скиннер, а позже и Филипп Петти. Эта школа мысли ссылается главным образом на римскую республиканскую традицию (Саллюстия и Тита Ливия), а также на Грецию (Полибия и Аристотеля), Макиавелли, флорентийских и венецианских гуманистов, английских республиканцев, наконец на Монтескье, Руссо и Джефферсона [192] См.: John G. A. Pocock, Le moment machiavélien, PUF, Paris 1997 ; Philip Pettit, Republicanism. A Theory of Freedom and Government, Clarendon Press, Oxford 1997; Quentin Skinner, La liberté avant le libéralisme, Seuil, Paris 2000 [Скиннер K. Свобода до либерализма. СПб.: Изд–во Европ. ун–та в С. — Петербурге, 2006]. См. также: Jean–Fabien Spitz, La liberté politique. Essai de généalogie conceptuelle, PUF, Paris 1995.
.
В Англии неоримская теория гражданской свободы появляется в XVII веке. Ее представители — Генри Паркер, Джон Мильтон, Элджернон Сидни и, главное, Джеймс Харрингтон — выдвигают строго политическую концепцию свободы и выступают в защиту тезиса парламентского и народного суверенитета, что навлекает на них яростную критику Томаса Гоббса. С их точки зрения, понятие гражданской свободы связано с классическим идеалом «civitas libera» или «свободного государства», возрожденным во времена итальянского Ренессанса защитниками республиканской «liberté», в частности Макиавелли в его «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» (1514-1519). Когда они говорят о «естественных правах и свободах», они всегда отправляются не от индивида, а от того, что Мильтон и Харрингтон называют «общей свободой» (common liberty), «свободным правлением» (free government) или «республикой» (commonwealth). Превознося «гражданские добродетели», сторонники неоримской концепции в то же время реабилитируют политическое, поскольку публичные институты могут благоприятствовать применению этих добродетелей (ориентированных, однако, прежде всего на нравы, традиции и социальные практики). Их главный тезис в том, что человек может быть по–настоящему свободным только в свободном государстве. То есть они отвергают тезис, согласно которому только сила принуждения угрожает индивидуальным свободам, и подчеркивают то, что коллективная жизнь в состоянии зависимости уже составляет источник и форму принуждения. «Свободное государство, — пишет Квентин Скиннер, — это сообщество, в котором действия политического тела определяются объединенной волей его членов» [193] Quentin Skinner, Op. cit., p. 25. [Русский перевод: С. 34]
. В подобном государстве законы должны применяться с согласия всех членов политического тела, а из этого следует активное участие в публичной жизни, а также отвержение абсолютной монархии как тирании.
С этих позиций, свобода вовсе не должна развертываться преимущественно в частной сфере, которой всегда грозит политическая власть: напротив, быть свободным — значит прежде всего иметь возможность участвовать в решениях, местом которых является общественно–политическая жизнь, избегая ограничения или принуждения и поддерживая этими решениями коллективные свободы. Свобода в таком случае становится формой социального отношения: я не могу быть свободным, если другие члены моего сообщества не свободны в той же мере. А это означает, что свобода может быть только сообща разделяемой, тогда как правила, которым подчиняются члены политического сообщества, составляют их общее достояние. Кроме того, закон перестает быть врагом свободы, поскольку вмешательство публичных властей может помочь ее осуществлению. Коллективность управляется сама собой, но не через права, а благодаря участию всех ее членов.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу