Ален де Бенуа - По ту сторону прав человека. В защиту свобод

Добавим к этому, что один из лучших способов защитить свободы заключается в применении принципа субсидиарности, согласно которому вышестоящему органу власти должны передаваться только те задачи, которые не могут быть решены на более низких или на местном уровнях. Этот принцип позволяет, таким образом, вернуться к более строгой концепции права: установить (восстановить) право — не значит путем властного акта наделить индивидов правом получать нечто, а значит дать им то, что им причитается, или же вернуть им на индивидуальном и коллективном уровне, причем вполне конкретно, то, что было у них несправедливо отнято какой–то третьей стороной или государством.

Историки часто называют английскую Великую хартию вольностей, принятую 15 июня 1215 года, первым текстом, в котором были «конституционно» провозглашены права человека. Такая интерпретация анахронистична. Так же, как и предшествовавшая ей испанская Великая хартия, принятая при короле Альфонсе VII Императоре в 1188 г., английская Великая хартия — это документ, который ограничивается политическим установлением политических свобод. Карл Шмитт подчеркивает, что «с исторической точки зрения, она является не более, чем одним из многочисленных для Средневековья примеров соглашения между принцем и феодальными сеньорами» [188] Carl Schmitt, Théorie de la Constitution, op. cit., p. 178. . В действительности, речь идет о публично–правовом договоре, имевшем форму уступки со стороны короля и гарантировавшем феодальной аристократии ряд свобод и защиту от возможных злоупотреблений со стороны королевской власти. То же самое можно сказать о «Хабеас корпус акте» 1679 года (гарантии от незаконных арестов) и Билле о правах 1688 года, по поводу которых Шмитт пишет: «Всё это нормативно–правовые или договорные акты, гарантировавшие права баронов или английских граждан, которые в результате постепенного развития приобрели характер современных принципов, но исходно не имели смысла фундаментальных прав» [189] Ibid., р. 295. .

Так или иначе, свобода — это изначальное европейское понятие. Древняя Греция первой провозгласила преимущества свободы. Но именно на Севере Европы ее ценность всегда превозносили. Уже Тацит говорил о том, что был поражен, узнав, что у германцев королей выбирали и что полномочия, позволяющие их назначать, всегда принадлежали народным собраниям. Он добавляет, что германцам не известны обязательные налоги, поскольку они признают только добровольные пожертвования. То, что римский историк говорит о статусе женщин, также показывает, в какой мере свобода личности в северных странах признавалась с самых незапамятных времен.

Во Франции, где королей перестали избирать только с Людовика IV, этот идеал свободы сохранялся на протяжении всего Средневековья. Описывая феодальный режим, Фюстель де Куланж говорит: «Находясь на вершине иерархии, король был окружен своими главными вассалами. Каждый из них был окружен своими собственными вассалами, и без них он не мог вынести ни малейшего суждения […] Король не мог ни издать новый закон, ни изменить уже существующие законы, ни ввести новый налог без согласия страны […] Если внимательнее рассмотреть институты этого режима и если изучить их смысл и охват, можно понять, что все они были направлены против деспотизма. Каково бы ни было многообразие, царившее, как может показаться, в этом режиме, есть одна вещь, которая гарантировала его единство, а именно устойчивый страх абсолютной власти. Я думаю, что нет другого режима, которому бы в большей мере удалось исключить возможность произвола […] Феодальная система была ассоциацией свободных людей» [190] Fustel de Coulanges, Considérations sur la France [1870-1871], цитируется no: François Hartog, Le XIXe siècle et Vhistoire. Le cas Fustel de Coulanges, Seuil–Points, Paris 2001, pp. 307-309. Фюстель походя опровергает возражение, которое могли бы выдвинуть ему, вспомнив о крепостничестве: «Крепостничество, ни в коей мере не являясь сущностью феодализма, никогда на самом деле не было феодальным институтом […] Не феодальный режим создал рабство, напротив, именно он, в конечном счете, привел к его исчезновению» (ibid., р. 309). .

Конец феодального режима ознаменовался разложением этой системы под влиянием римского авторитаризма и под ударами центрального государства. Постепенно наследственная королевская власть ввела в строй административно–юридическую централизацию, нанесшую ущерб промежуточным органам и региональным собраниям. И если общинная революция закрепила власть нарождающейся буржуазии, региональные парламенты перестали быть собраниями пэров, превратившись в собрания королевских чиновников. Монархия, став абсолютной, нашла поддержку в буржуазии и приступила к устранению последних следов сопротивления знати.