Ален де Бенуа - По ту сторону прав человека. В защиту свобод

Понятие индивида, на котором основывается весь дискурс прав человека, — это понятие, отличительным признаком которого является бедность, поскольку единственное, что определяет индивида, — это то, что он индивид. (Можно даже спросить себя, разумно ли в таком случае приписывать ему что бы то ни было еще.) Согласно доктрине прав, именно полагая человека в качестве индивида, мы достигаем его сущности. В действительности же, человек, лишенный всех своих конкретных характеристик, вовсе не является «человеком в себе». Он становится просто никем, поскольку «Он утратил качества, которые позволяют другим относится к нему как подобному» [176] Hannah Arendt, L'impérialisme, op. cit. . «Неспособность прав человека пройти испытание политической и исторической реальностью, — пишет Мариам Рево д’Аллон, — свидетельствует, главным образом, о тупиках натуралистической концепции, которая неизбежно обращается в свою противоположность. На деле, то есть при действительной утрате политических качеств, считавшихся существенными, открывается вовсе не вечный субстрат природы человека, а полная неопределенность, лишенная всякого смысла» [177] Myriam Revault d’Allonnes, Op. cit., p. 283. .

Первые теоретики прав человека имели все основания ссылаться на природу человека. Но противоречивой оказалась выработанная ими идея этой природы. Сегодня, да и собственно уже давно, мы знаем, что человек — это существо общественное, что существование человека не предшествует сосуществованию людей, короче говоря, что общество — это горизонт, в который с самого начала вписывается присутствие человека в мире. Точно так же, как не бывает бестелесного духа, индивид всегда расположен в определенном социально–историческом контексте. Принадлежность человечеству, следовательно, никогда не бывает непосредственной и всегда опосредована: человечеству мы принадлежим лишь благодаря особому коллективу или данной культуре. То есть человек не может определяться просто как индивид, поскольку он всегда живет в некотором сообществе, в котором он соотносится с ценностями, нормами, общими значениями, причем совокупность этих отношений, практик и, одним словом, всего того, что его окружает, — не нечто добавленное и вторичное по отношению к его Я, а, напротив, то, что для него конститутивно .

Чтобы жить и жить хорошо, человеку нужно сообщество. Но «знаменитое высказывание Аристотеля, гласящее, что человек — это политическое животное, означает не только то, что человек по природе своей создан для жизни в обществе; но и то, что человеку по его природе нужно вести политическую жизнь, активно участвовать в жизни политического сообщества» [178] Jacques Maritain, Les droits de l’homme, Desclée de Brouwer, Paris 1989, p. 84. . «Мы называем правосудным, — писал Аристотель, — то, что для взаимоотношений в государстве создает и сохраняет счастье, и все, что его составляет» [179] Аристотель. Никомахова этика. V, 3, 1129 b 17-18 // Соч.: в 4 т. М.: Мысль, 1983. С. 147. .

Однако просто невозможно мыслить и организовывать политический организм в рамках строгого индивидуализма. «Общество не в большей степени делится на индивидов, чем геометрическая поверхность на линии, а линия — на точки» — писал уже Огюст Конт [180] Auguste Comte, Système de politique positive, vol. 2, L. Mathias, Paris 1851-54, p. 181. . А в наши дни Раймундо Паниккар говорил: «Индивид — это отдельный узел; а человек — это вся ткань, которая вокруг этого узла, фрагмент всей той ткани, что составляет реальность […] Бесспорно, что без узлов ткань распадется; но без ткани не было бы и самих узлов» [181] Raimundo Panikkar, La notion de droits de l’homme est–elle un concept occidental? // Diogène, Paris, octobre–décembre 1982, p. 100. . Из этого следует, что любой политический проект предполагает ту или иную форму холизма. С точки зрения холизма, общество предшествует индивиду, как «целое необходимо предшествует части» (Аристотель). Однако части, включенные в целое, не сводятся к этому целому, и в этом холизм отличается от коллективизма. Главное отличие в том, что при коллективизме социальные структуры полностью подчиняют себе индивидов, тогда как при холизме от социальных отношений зависят именно способности индивидов. Эта зависимость не имеет причинной природы, однако она конститутивна и взаимна. С этой точки зрения, общее благо — это не собственное благо целого и в то же время не просто сумма частных благ: это благо, общее частям и целому.

Следовательно, если согласиться с тем, что для защиты и укрепления прав сначала надо утвердить политическое, вполне очевидно, что, атакуя политическое, постоянно пытаясь сократить его прерогативы, теория прав подрывает основания своей собственной реализации. Человек может обладать правами лишь в рамках политики, в политическом жизненном мире, разделяемым сообществом, поскольку всякое право зависит от социально–политических условий, в которых оно было утверждено [182] См.: Michael Walzer, Sphères de justice, Seuil, Paris 1987: Уолцер в этой работе показывает, что абстрактный эгалитаризм не позволяет мыслить справедливость — просто потому, что вопрос справедливости можно поставить только в связи с определенным сообществом. . И если формальные права — это права, лишенные значения (права на труд недостаточно для того, чтобы найти работу, право на образование не слишком–то важно, если государственные органы не имеют финансовых средств, чтобы гарантировать бесплатное образование), точно так же и индивид сам по себе не может быть подлинным субъектом права. Права могут быть лишь предикатами статуса гражданина. «Если человек достигает уровня человечества, становясь гражданином, — отмечает Мириам Рево д’Аллон, — то есть получая политический статус, и если, обратно, он теряет свои собственно человеческие качества, утрачивая тот же статус, права человека предполагают применение, которое коренится в бытии–гражданином» [183] Myriam Revault d’Allonnes, Op. cit., p. 291. . И наоборот, люди могут приобрести права лишь внутри определенной политии, в контексте существования, который гарантирует им конкретную способность ими воспользоваться. А это означает, что в конченом счете права утверждают и выражают различие между людьми, а вовсе не тождество [184] См.: Hannah Arendt, Essai sur la révolution, Gallimard, Paris 1967, pp. 216-218. .