Наталья Иртенина: Традиция и ускользающие смыслы бытия

Очевидно, что информационное мышление – дитя, родившееся от брачной связи духовной и, в известной степени, интеллектуальной деградации общества (мать) и безудержного технического прогресса (отец). Типичный портрет среднего представителя нынешнего информационного общества, (нарисованный порой с шокирующей откровенностью и подробностью), регулярно встречается во множестве публицистических, художественных, философских и иных научных публикаций. [4]И немалое число этих портретов было написано задолго до появления собственно Хомо Информатикуса – с его предшественника и ближайшего родича, «человека одномерного» и «человека пошлого». Вот одна из таких «парсун», принадлежащих перу философа русского зарубежья И.А.Ильина, из книги, вышедшей в 1953 году: «Воспринимающий предметы не по-главному переживает все поверхностно, легковесно, беспечно. Он берет все – мелким чувством, легкой мыслью, нецельным, капризным желанием. Его жизнь слагается из усмешек и прихотей. У него все ведет к пустому слову и праздному, безответственному делу... У него нет последних вопросов и последних ответов. Он не знает духовной необходимости, священных пределов, судьбоносных решений. Он человек „многих возможностей“, иногда прямо противоположных друг другу: он всегда „может“ – „так“, и „иначе“, и „еще иначе“, в зависимости от расчета и приятности. Для него все „относительно“: он релятивист. И – ничто не окончательно и не безусловно: он, по существу, – нигилист... Такие люди – „не существенны“, и все для них эфемерно и несущественно, как и они сами. Для них все несерьезно, все забава и развлечение, ничто не свято, ничто не неприкосновенно».

Да, он всегда и по сути – путешественник: от одного к другому, от другого к третьему, нигде не задерживается, везде ищет «новенького», «интересненького», чтобы заполнить им вакуум своего «туристического» существования. Весь мир для него – ризома, без верха и низа, без мучительных тупиков, обрывов и огней, путь указующих. Ему все равно, по какой дороге идти – он даже и не видит ее – есть ли она под ногами, нет ли ее. Идет – значит, есть. Шагает – значит, куда-нибудь придет. Вон, стены по бокам стоят, факелы ярко пылают, позади труп врага поверженного лежать остался, где-то поблизости еще парочка скрывается, вот-вот выскочат, а у него рука простреленная плетью висит, и в животе две пули застряли, кровь хлещет – ну да ничего, вон уже и ящик с красным крестом впереди виднеется с функцией «восстановления здоровья игрока», и телепорт где-то здесь рядом должен быть, прорвемся. А не получится – не впервой помирать, жизнь такая штука – здесь помер, там – живой, здесь ты преследователь, там – преследуемый, сегодня ты – шакал, завтра – благородный дон, а вовсе никакой не скромный служащий магазина канцтоваров.

Реальность побеждается видимостью. Компьютерные стрелялки – ерунда, игрушка, средство избавления от инфантильной агрессивности. Виртуальность – не в компьютерах. Она – в головах. Она – в сети ризомы, бесконечного лабиринта, откуда нет выхода, да и выходить-то не хочется. Она – в готовых формах, поставляемых индустрией моды. В формах, образах, концептуальных «ценностях», фальшивых реальностях-симуляциях (имидж, эзотерика на любой вкус, ролевые игры, спецэффекты, имагинативная литература), в нескончаемой погоне за «стильными штучками», «последними писками моды», симулятивными идеями и идеалами масскульта. Короче, симулякрами, воспетыми Ж.Бодрийяром, радостно провозгласившим заодно и «наш виртуальный апокалипсис», который уже «здесь и теперь».

«Нашим апокалипсисом является само наступление виртуальности, которое и лишает нас реального события апокалипсиса».

И даже Страшный Суд нам подменили какой-то жалкой иллюзией, чудовищной пародией.

А ведь в основе всего этого – все та же благородная метафизическая потребность в обретении смысла своего существования, в оправдании своего бытия. Но когда смыслов так много и все они взаимозаменяемы – на горизонте жизни рисуются большие, круглые и ровные нули. Но это для тех, кто еще способен их разглядеть. Для остальных – «как только искомый смысл обнаружен, мы уже уверены, что это не подлинный смысл, поскольку подлинный лежит глубже и так далее и тому подобное» (У.Эко). Но глубже – только пустота. Семиотический экстремизм этого не видит.

Информационная среда играет здесь роль фундамента (без СМИ не было бы и масскульта) и образчика «нового мышления». Информационные потоки – отдельный мир виртуальности. Каждый информационный блок в них легко заменяем другими, потребитель от этого ничуть не теряет. Взаимозаменяемость – призрачность – иллюзия реального бытия – виртуальная информация – она есть, но ее легко может и не быть, ее отсутствие или наличие абсолютно равнозначны. Не правда ли, напоминает условия существования в репрессивном режиме, для которого «незаменимых людей нет»? (Все это большей частью относится, конечно же, к «развлекательной» и «новостной» информации, т. е. той, с помощью которой убивается свободное время обывателя. И это далеко не всегда «примитив» – интеллектуальная информация тоже часто объект моды, атрибут «престижа»).