Сергей Юрченко - Гностикос

Каждый вечер, чуть солнце клонилось к закату, Бей-шень вскидывал на плечо свою мотыгу и спешил домой, где его ждала больная мать. Весь день он трудился на рисовом участке, а мыслями был с нею. Когда по залитому водой полю пробегала легкая рябь, он вспоминал морщины на прекрасном страдающем лице матери; когда шелестели ветки тала, он слышал тихий голос ее; а когда над ним пролетали с прощальными криками журавли, ему приходили на память печальные и добрые песни матери. По утрам она заворачивала в льняное полотенце обед для Бей-шеня и провожала его до дверей, но теперь, заболев, огорчалась сильнее всего тем, что не может от слабости собрать сына в его каждодневную дорогу.

- Прости меня, сыночек, - говорила она,- говорила,- что я не могу дать тебе даже это.- И грустно шутила:- Совсем я разленилась. Вот если бы ты женился…

Ласковый взгляд и тонкие черточки морщин от улыбки, когда она так подшучивала над собою, были для Бей-шеня дороже всех благ. Ничего он не хотел другого. Больше всего он любил свою мать и не соглашался даже на разговоры о девушках в их деревне. Он был простодушен, этот Бей-шень, и ждал скорого выздоровления матери. Ему казалось, за свою недолгую жизнь он и его мать не причинили никому зла, чтобы заслужить суровое наказание. Духи земли не могут быть бессмысленно жестокими. Даже звери не бывают такими. Мать Бей-шеня таяла на глазах, но он не хотел этого замечать. Он не умел связывать ее болезнь с такой вещью как смерть и даже мысленно не упоминал ее. Если человек гонит от себя какие-то мысли, значит, эти мысли уже пришли к нему. Чтобы прогнать кого-то со двора, нужно, чтобы этот кто-то уже был там. К Бей-шеню смерть не приходила. Он не был с ней знаком. Нет-нет, он не думал о смерти! Всякому хорошему сыну должно быть ясно: мать и смерть не имеют ничего общего между собой. Представить себе такое было кощунством.

Но однажды на поле к нему прибежала девочка, дочь их соседа Це Фуяня, и пробормотала так, словно во рту у нее были горячие камни и обжигали ей язык:

- Бей-шень, иди скорее домой!

Сердце его сжалось, опередив его разум. Поистине, сердце иногда знает больше головы. Но он не посмел ни о чем спрашивать девушку и бросился бежать в село по пыльной с двумя тележными колеями дороге. Старые корявые шелковицы, насаженные вдоль нее, своими длинными зелеными прутьями словно расступались перед ним и опять смыкались позади. Дочь Це Фуяня осталась где-то там. Слезы текли из его глаз, сердце его уже все знало, а между тем он спрашивал себя: «Наверное, матери стало лучше, и она хочет что-то сказать мне. Или наш царь начинает войну с соседним царством?» И хотя война есть страшное горе, в котором многие матери лишаются своих сыновей, а дети теряют своих отцов, в этот миг ему было легче поверить в войну. Почему он не хотел слышать свое сердце? Быть может, он был не только простодушен, этот Бей-шень, но еще и черств, не желая брать на свои плечи беду?

Це Фуянь и его жена встретили юношу у порога. Но он, надо признать, если и не спешил поверить в беду, то потом уж, по крайней мере, не перекладывал ее на других и не искал людских утешений. Наверное, он был еще и очень гордым, этот Бей-шень. Слишком гордым. Он взглядом остановил начавшуюся было утешительную речь Це Фуяня. Он боялся услышать не те слова. Люди часто говорят не те слова, иногда их лучше не слушать. Сейчас он не доверял никому. И прошел мимо них. И увидел свою мать. Она лежала на циновке. Говорят, в смерть трудно поверить, но даже простодушный, черствый и гордый Бей-шень сразу в нее поверил. Его мать была мертва. Мертвее не бывает. Лицо ее потемнело, будто его выкрасили охрой, лоб стал гладким, как полированный самшит, шея безобразно раздулась, а губы вытянулись в ниточку. Тут Бей-шень закричал, как раненый зверь, и упал рядом с матерью.

Соседи принесли толстую, мягкую циновку и накрыли ею покойницу с головой. Вечерело. Односельчане, входившие и выходившие зачем-то, двигались бесшумно, как тени. Людям бывает любопытно посмотреть на смерть. К ночи они разошлись, оставив Бей-шеня наедине с матерью. Кто-то поставил в комнате лампу с маслом. Только соседская девочка заглядывала иногда в дверь и, видя безмолвного, неподвижного юношу, опять исчезала. Огонек на лампе лизал фитиль, отбрасывая отсветы на стены.

И вот Бей-шеню стало казаться, что циновка, которой была накрыта его мать, чуть колеблется. «Она дышит,- подумал он.- Конечно, она дышит. Я вижу это!» Он приоткрыл ее лицо и замер от ужаса. Все было по-прежнему. Гладкий лоб и стянутый рот, но нос был отвратительно свернут в сторону. Прекрасное лицо его матери было искажено неведомой силой. Дрожащей рукой он поправил нос, боясь, что сейчас произойдет что-нибудь еще худшее. И поскорее опустил циновку. Что это было? Смерти все мало? Она издевается над ним. Он стал пристально следить за покрывалом. Кто так поступил с его мертвой матерью? «Вот сейчас оно шевельнулось. Она дышит!»- сказал себе Бей-шень и вновь взялся за циновку. Нос был свернут. Сидя в этой темной комнате, чуть освещенной желтым, как глаз рыси, огоньком, юноша поправлял нос своей матери и не знал, что ему делать, к какому духу обратиться, чтобы прекратить это надругательство. Нигде и никогда он не слышал, что смерть так поступает с людьми. Впрочем, часто ли он задумывался о смерти? Вот она и пожаловала к нему, рассердившись на его непочтительность. И теперь смерть смеется над простодушным, черствым и гордым Бей-шенем. Утром придут люди для совершения похорон и увидят обезображенное лицо его матери.