Катерина продолжала плакать; едва могла Софья уговорить ее перестать, и придти ужинать, вмѣстѣ со всѣми. Она явилась съ блѣднымъ лицомъ, заплаканными, и даже распухшими отъ слезъ глазами.
"Я очень радъ, что теперь нѣтъ никого посторонняго," сказалъ Аглаевъ, поцѣловавъ у нея руку. "Посмотри на себя въ зеркало: иной могъ-бы подумать, что я прибилъ тебя! "
-- А! такъ и вы иногда ссоритесь?-- сказала Елисавета.-- Я очень этому рада; не л-же одна бранюсь съ моимъ мужемъ. Однакожъ я умнѣе тебя, Катерина: супругъ мой никогда не имѣетъ удовольствія видѣть, какъ я плачу. У меня есть свой языкъ, и, вѣрно, я никогда не спущу ему; тебѣ тоже совѣтую дѣлать.
"Хотя непріятно видѣть прекрасное личико моей Катиньки обезображенное слезами, однакожъ все лучше, нежели вашъ совѣтъ. Полно, мой другъ" -- продолжалъ Аглаевъ, обратясь къ женѣ своей -- "перестань; завтра мы все разскажемъ Софьѣ Васильевнѣ, и сдѣлаемъ ее судьею нашимъ. Пусть она рѣшитъ, кто изъ насъ правъ и кто виноватъ."
Катерина старалась преодолѣть себя, но тщетны были всѣ ея усилія удержать слезы; она ушла къ себѣ въ спальню и не могла ужинать. На другой день, рано утромъ, Аглаевъ разсказалъ Софьѣ все происшествіе.
"Тотчасъ, какъ вы поѣхали, мы сѣли обѣдать. Ты сама знаешь привычку мою: послѣ обѣда курить трубку, пить кофе, и въ это время сыграть одну, или двѣ партіи въ шахматы; притомъ-же и ты и она наканунѣ обыграли меня; мнѣ хотѣлось доказать, что я проигралъ не отъ того, что не умѣю, а точно потому, что не занялся игрою. Но несносная дѣвчонка наша кричала во все горло, такъ, что не было покоя отъ нея во всемъ домѣ. Катинька пошла унимать ее, а я покамѣстъ сталъ читать книгу, крѣпко заснулъ, и почти до самаго чая проспалъ. Съ головною болью, потому, что мнѣ послѣ обѣда совсѣмъ негодтися спать, я отправился въ дѣтскую. Соничка была очень мила, плясала, улыбалась, протягивала ручонки, и сама пошла ко мнѣ, Съ полчаса очень пріятно пробылъ я въ дѣтской. Между тѣмъ время уже было подавать чай; я звалъ Катиньку въ садъ. Ты знаешь, что я люблю пить чай на свѣжемъ воздухѣ, куря трубку. Она обѣщалась тотчасъ придти, и говорила, что только уложитъ спать Соничку. Я замѣтилъ, что это можно было и безъ нея сдѣлать; она отвѣчала мнѣ по Французски, что няня не очень ловка, и она на нее не надѣется. Такимъ образомъ отправился я одинъ пить чай, выкурилъ трубку, читалъ книгу; все это мнѣ чрезвычайно надоѣло, и въ 8-мъ часу пошелъ я опять въ дѣтскую, посмотрѣть, что дѣлаетъ тамъ Катинька. Я нашелъ, что Соничкѣ не угодно было ложиться спать, и маменька все время изволила забавлять ее, пѣла и плясала передъ нею. Признаюсь, это вывело меня изъ терпѣнія: какъ можно пять, или шесть часовъ сряду заниматься такимъ вздоромъ! Я разсердился, и ушелъ гулять одинъ. Она тотчасъ догнала меня; должно признаться: съ досады, наговорилъ я ей много непріятностей, она стала плакать; это еще болѣе взбѣсило меня.... Теперь мнѣ досадно на себя, что я такъ забылся и огорчилъ Катиньку. Но ты сама, сестра, согласится, что цѣлый день сидѣть одному совсѣмъ непріятно. Утромъ, до обѣда, могу я кое-какъ пробыть въ моемъ кабинетѣ; но вечеромъ мнѣ нужно разсѣяніе; я склоненъ къ ипохондріи, противъ которой мнѣ надобно безпрестанно бороться, и ежели такая жизнь долѣе продолжится, то, право, я долженъ буду ѣздить но гостямъ. Ты не вѣкъ будешь жить здѣсь; когда уѣдешь, то не съ кѣмъ мнѣ будетъ слова промолвить, потому, что Катинька ни на минуту не хочетъ выйдти изъ дѣтской. Ты, можетъ быть, скажешь, чтобы и я съ нею сидѣлъ тамъ; но лепетанье, прыганье ребенка, разговоры няни и кормилицы -- все это чрезвычайно скучно." Софья не могла совершенно оправдать сестры, но убѣждала Аглаева не сердиться на нее, потому, что такая слабость извинительна въ матери; однакожъ она обѣщалась поговорить съ нею.
Катерина весь слѣдующій день принуждала себя, и не безпрестанно была съ ребенкомъ своимъ; но въ то время, когда отлучалась она изъ дѣтской, и сидѣла со всѣми, такая печаль, такая тоска замѣтны были на лицѣ ея, что Аглаевъ самъ совѣтовалъ -- или велѣть приносить ребенка въ гостиную, или ей поскорѣе идти въ дѣтскую. Только при взглядѣ на дочь свою, Катерина становилась спокойна и весела.
КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.