Патрик Уайт - Фосс

– Ну, милочка, у вас такое лицо, будто вы сами только что родили эту крошку!

Лора ее не услышала. Все внешние звуки потонули в ее собственных песнях.

Позже она пронесла ребенка сквозь сонное утро в дальнюю комнату, которую тетушка избрала для епитимьи. Чепец миссис Боннер сполз набок. День она встретила, дремля в кресле. Она проснулась и сказала:

– Я знала, что из-за этого ужасного шума не смогу заснуть. Поэтому сидела в кресле и ждала.

– А вот и ребенок! – склонилась к ней Лора.

– О боже! – вздохнула тетушка Эмми. – Мальчик или девочка?

– Девочка.

– Опять девочка!

Миссис Боннер жалела, что у нее нет сыновей – ей нравилось думать, что с мальчиками она справлялась бы куда лучше.

– Значит, мы должны сделать для нее все, что в наших силах, – проговорила она. – Пока будущее ее не устроится.

Что касается девочки, она всего лишь сменила одно обиталище на другое. Дитя по-прежнему покоилось в прозрачном розовом коконе оберегающей любви, над которым туманное будущее было совершенно не властно.

Миссис Боннер жадно осмотрела спящего ребенка на предмет изъянов или болезней, угрожающих здоровью и жизни, и не обнаружила ничего, кроме пары царапин. Природа благоволила младенцу, покоившемуся на руках Лоры. Миссис Боннер вгляделась в лицо племянницы и немного испугалась, словно стала свидетелем чуда. Она не знала, что и думать.

Лора тоже не искала объяснений своему состоянию. В последующие дни она уставала до изнеможения, но была довольна. Эти дни принадлежали младенцу. Утро заливало сад золотистым светом. Лора не могла заставить себя попрать нежную плоть розовых лепестков, дождем сыпавшихся под ноги. Она искала обходную тропинку, хотя для этого приходилось покидать спасительную тень. И тогда она с удовольствием становилась живым щитом, принимавшим самые сильные удары. Пока она несла свое дитя сквозь тоннели света, другие невзгоды вроде солнца пустынь, ненаписанных писем, прикосновений к нему чужих рук с узловатыми пальцами отступали на задний план.

Не было ни малейшего сомнения, что ребенок – ее, даже кровная мать ничуть не возражала. Роуз Поршен лежала в лучшей комнате с прикрытыми ставнями и принимала это как должное. Она брала девочку на руки и кормила, когда ей велели. Она смотрела на сморщенное личико издалека. Очевидно, она расплачивалась за какой-то чудовищный грех, и ни религия, ни даже собственное дитя не смогли бы ее убедить, что она заслуживает прощения. Поэтому в уголках глаз младенца замирали мухи на длинных лапках. Поэтому суконная обивка на спинках кресел взирала на нее с готическим величием. Все было чудесно, вот только заторможенной женщине все казалось изваянным из камня. Ее застывшие губы не двигались. Ее руки сложились в жесте бесконечного приятия.

И тогда хозяйка начинала хмуриться из-за бездействия своей горничной.

– Смотри, Роуз, на лице ребенка сидят мухи. Гадкие создания! Они могут ей навредить, – с неподдельной тревогой говорила Лора. – Нужно попросить мистера Боннера привезти нам из города кисеи.

Она забирала облаченного в дорогие одежки младенца, качала его или держала столбиком, чтобы он выпустил лишний воздух. Хозяйка успокаивалась очень быстро. Она забывала про неловкую горничную, стоило ей только получить обратно свое дитя. Молодая женщина светилась и трепетала, наслаждаясь теплом младенца, в то время как горничная, сыграв свою роль в его прозрачной жизни, довольствовалась погружением в собственную поблекшую плоть в тусклом саване дней, в который облекла ее сила обстоятельств.

– Как назовешь ребенка? – спросила у кузины Белла Боннер.

– Не знаю, – ответила Лора Тревельян. – Нужно спросить у Роуз.

– Бедная Роуз! – воскликнула Белла.

– Почему бедная? – вскинулась Лора.

Белла рассмеялась. Этого она сказать не могла.

После возвращения от Принглов золотоволосая Белла изменилась. Она бродила по коридорам как львица. Она чувствовала, что Лора сбежала, оставив ее в клетке одну.

Впрочем, Лора ее не забывала и часто оглядывалась на прошлое с любовью.

– Пойдем вместе, – предложила она, стараясь загладить вину, – пойдем и спросим у Роуз.

Белла грустно улыбнулась, однако пошла, держась немного поодаль.

– Роуз, – ласково обратилась к ней Лора, – как ты хочешь назвать своего ребенка?

Роуз уже поднялась с постели, хотя и продолжала сидеть в прохладной комнате, ожидая, пока снова окрепнет. Она не колебалась ни секунды.

– Мерси [28] Пощада, милосердие ( англ. ). , – сказала она.