Патрик Уайт - Фосс

По мере того как омертвение последних недель сходило на нет, жилы дряхлого старика постепенно наполнялись чудесной жизнью, и со временем он добрался до плодородных земель, полных травы и воды. Он подошел к озеру, где черные женщины ныряли за корнями водяных лилий. Ему пригрезилось, что женщины эти принадлежат его родному племени, что они обрадуются, будут смеяться и болтать с ним без умолку. Дугалд присел на корточки у края воды, наблюдая, как волосы их струятся меж стеблей лилий и черные груди распихивают белые цветы. Ему ничуть не показалось странным, что молодые сильные охотники племени, выбежавшие из-за стройных деревьев, стуча копьями и палками, сперва отнеслись к нему с презрением, а вскоре поняли, что он исполнен мудрости и достоинства, полученных в долгих и важных путешествиях. И тогда они стали его слушать.

Лишь фрак, превратившийся теперь в жалкие лохмотья, больше не вызывал ни у кого ни малейшего уважения, и самый высокий охотник торжественно оторвал лоскут, на котором держался карман.

Вспомнив про письма белого человека, Дугалд подобрал карман и вынул бумаги. Обрывки фрака упали на землю, и теперь он остался лишь в повязке из коры. Если одежда утратила смысл, к чему утруждать себя обязательствами перед белыми? Молодая женщина с ослепительными зубами подошла очень близко и попробовала на вкус сургучную печать. Аборигенка завизжала и сплюнула.

С большим достоинством и некоторой грустью Дугалд сломал оставшиеся печати и тряс бумагу до тех пор, пока не показались черные буквы. Увидев картинки корней папоротника, воины огорчились. Один из них даже ткнул письмо копьем. В ожидании объяснений люди теряли терпение и раздражались.

– Тут мысли, от которых белым хотелось избавиться, – объяснил путешественник в порыве вдохновения, – мысли грустные, плохие, слишком тяжелые и в любом случае болезненные. Они вышли из белого человека через пишущую палку, прямо на бумагу, и их пришлось унести прочь.

– Прочь! Прочь! – угрожающе подхватила толпа.

Старик сложил листы. С торжественностью того, кто разгадал тайну, он порвал их на кусочки и подбросил. Как они затрепетали на ветру!

Женщины визжали и убегали от плохих мыслей белого человека. Мужчины смеялись. Лишь Дугалд стоял тихий и грустный, пока обрывки кружились вокруг него и усаживались на траву, словно стая какаду.

Потом мужчины взяли свое оружие, женщины – сети, плетеные сумки и детей, и все отправились на север, где в то время года было много зверей и клубней ямса [26] Дикорастущий сладкий корнеплод, клубни которого могут достигать в длину до двух метров, а вес может составлять до пятидесяти килограммов. . Старик пошел с ними, конечно, ведь они были его племенем и двигались в нужном направлении. Они побрели по сочной траве, и настоящее совершенно их поглотило.

Миссис Боннер вся покрылась сыпью то ли из-за особенно влажного лета, то ли из-за нехватки в Сиднее свежих овощей (не то чтобы ей их действительно недоставало), а иногда объясняла свое физическое недомогание (в личной беседе, опасаясь насмешек со стороны семейства) невозможной ситуацией, в которую ее поставила беременность служанки, Роуз Поршен. Та по-прежнему находилась в доме – такая пузатая, такая постыдная… Миссис Боннер называла состояние своей горничной «недуг Роуз». Мириться с ним было столь же невыносимо, как и с собственной беспомощностью.

– Я узнала, – поделилась миссис Боннер с подругой, миссис Прингл, – что некая миссис Лодердейл держит специальное заведение для падших женщин, потом навела справки и выяснила: оно предназначено вовсе не для тех, кто несет в себе, так сказать, материальные доказательства своего падения…

Миссис Боннер поджала губы.

– Даже не знаю, что вам посоветовать, – вздохнула миссис Прингл, которая сама была беременна на вполне законных основаниях и падением бывшей каторжанки ничуть не интересовалась.

– В нормальном семействе, – сетовала миссис Боннер, – ответственность за подобные вещи не перекладывают на плечи одного человека!

– Ах, миссис Боннер, ну разве бывают нормальные семейства? – воскликнула миссис Прингл.

Миссис Боннер это не утешило.

– Дети – маленькие зверушки, думающие только о себе. То ли дело спаниель!

Миссис Боннер опешила.

– Не стану отрицать, детки – прелестные создания, – заключила миссис Прингл, у которой имелось их в избытке.

– Никто и не ждет, что юное дитя даст зрелый совет, – стояла на своем миссис Боннер, – а вот муж – может и должен уметь думать!