Патрик Уайт - Фосс

Он глубоко задумался.

Джадд быстро и безжалостно облился водой, обернулся и нащупал рубашку. Всю спину бывшего каторжника покрывали уродливые багровые шрамы и стыдливые белые рубцы.

– Знаете, сэр, – ответил Джадд, глядя на воду, – все это не мое, как и золотая цепь, которую с меня сняли на улице. И когда с моих костей сдирали плоть кошкой-девятихвосткой, я знал, что тело тоже не мое. Сэр, терять мне нечего, а вот обрести я могу все, что угодно!

Судя по волнению, охватившему и крупное тело, и обычно спокойный разум Джадда, он не чаял поскорее спровадить незваного гостя. Они прошли по жесткой траве и обогнули каменную площадку, где стояла тренога с телескопом, который упоминала жена каторжника. Прибор оказался куда больше, чем представлял себе Фосс.

– Что это у вас? – спросил он, хотя и так знал ответ.

Джадд что-то пробурчал.

– Телескоп, – ответил он, – я его соорудил, чтобы смотреть на звезды. Только вы ничего не увидите. Слишком уж слабый.

Джадд поскорее провел гостя мимо. Ему не хотелось дальнейшего общения, более того, он стыдился также любых предположений и догадок на свой счет. Его сильными сторонами были практическая сметка и физическая мощь. Именно за эти качества его и ценил мистер Сандерсон.

Вернувшись к хижине и лошади, Фосс протянул руку и сказал:

– Мы собираемся покинуть Рейн-Тауэрс послезавтра.

– Послезавтра! – рассмеялся Джадд, сверкнув крепкими зубами.

Теперь они друг другу даже нравились.

Солнце наливалось бронзой, и Фосс не стал медлить с отъездом. Он взобрался в седло и вскоре уже карабкался по острому гребню, отделявшему долину от земель Сандерсона.

Вечером хозяева кое-что рассказали ему о Джадде, хотя всей истории его жизни они не знали и иные факты стыковались плохо. Им не было известно, за какое именно преступление того сослали в колонию, однако по прибытии с ним обращались с особой жестокостью и поручали самый тяжелый физический труд. Как-то раз он бежал, но его поймали еще у подножия гор – не иначе как по воле Всевышнего, учитывая судьбу тех, кто остался на свободе. В другой раз он принял участие в мятеже, зачинщиков которого расстреляли, а про Джадда счастливо позабыли – опять же, вероятно, не без вмешательства свыше. Среди тех несчастных, которые занимались освоением залива Моретон, он встретил свою будущую жену, тоже каторжанку. Иные сомневались, что их союз освящен церковью. Даже если и так, это ничуть не ослабило его узы, ведь с момента, как руки их соприкоснулись среди могучих трав и насыщенного влагой воздуха в Моретоне, прошло много лет. Вторую половину срока Джадды довольно счастливо провели в доме главы военно-юридической службы в Сиднее, с подачи которого и получили потом помилование. Фосс выслушал эту историю без особого интереса, поскольку сведения были не из первых рук.

Зато Пэлфримен чрезвычайно впечатлился.

– Вряд ли я забуду, – проговорил он, – первую встречу с этим человеком и то поистине христианское смирение, с которым он обошелся с тем, кто в каком-то смысле виновен во всех его страданиях!

Фосс дернул головой.

– Ваши сантименты, мистер Пэлфримен, порой вызывают тошноту. Как бы ни было велико ваше сочувствие к этому человеку, вряд ли разумно брать на себя вину за опасного преступника, каковым он, несомненно, и был в большей или меньшей степени.

Пэлфримен посмотрел на Фосса.

– Со своими убеждениями я не расстанусь в угоду ни вам, мистер Фосс, ни кому-либо другому.

Фосс поднялся. Его черные сапоги скрипнули.

– Ненавижу смирение! – заявил он. – Неужели человек настолько низок, что должен валяться в прахе подобно червю? Если таково покаяние, то грех куда менее уродлив!

Судя по всему, немец очень разволновался. В мерцании свечей лицо его отливало желтым. Темные губы презрительно кривились.

Пэлфримен ничего не ответил. Он сложил руки в прочный замок.

Фосс немного смягчился, по большей части в отношении себя самого. Он порывисто оглядел тускло освещенную комнату, в которой прозвучали его слова. Тихо позвякивали хрустальные подвески, свисавшие на серебряной проволоке с розеток подсвечников.

В звенящей тишине он принялся кое-как извиняться перед миссис Сандерсон, которая в середине предыдущей сцены резко отвернулась, безусловно, сочтя ее крайне неприятной.

Проигнорировав извинения, она ласково посоветовала:

– Выпейте перед сном теплого молока. При переутомлении оно творит настоящие чудеса.

Вряд ли Фосс собирался последовать совету, но посмотрел на нее с благодарностью.