Патрик Уайт - Фосс

Потом Лора увидела Беллу, и они обрадовались друг другу как сестры, сразу воздвигнув посреди пустыни спасительный зонтик.

– Дорогая моя Лора, я приняла бы тебя, как полагается, но мне пришлось подняться к Арчи – кажется, у него начинается простуда.

– Думаешь, я позволила бы принимать себя в нашем собственном доме?

– Тебе нравится газовое освещение? Я обожала наши старые лампы!

– Как здорово было сидеть под ними и читать!

– После того как принесут чай! Лора, вид у тебя очень уставший.

– Я и в самом деле устала, – призналась директриса.

Днем Лоре пришлось посетить церемонию открытия памятника, ведь мистер Сандерсон был столь любезен, что прислал ей приглашение.

– Тебе тоже следовало прийти, Белла.

– Я не смогла, – ответила Белла и вспыхнула.

Лгать по мелочи бывает труднее всего.

Кузины подошли к жесткому и уродливому креслу, уцелевшему от прошлой размеренной жизни, словно жалкий обломок кораблекрушения, выброшенный на неизвестный и, вероятно, опасный берег званого приема.

– Я посижу здесь, – сказала Лора.

Кроме нее никто бы и не осмелился, ведь гости чувствовали, что кресло принадлежит отсутствующим владельцам дома.

– Ну, вот видите! – говорили люди.

– Разве она не похожа на ворону?

– Скорее на пугало!

– Никого ко мне не приводи, – велела Лора. – Не хочу доставлять тебе неудобств. К тому же я так и не выучилась вести светские беседы. Буду сидеть и смотреть, как они расхаживают в своих нарядах.

Теперь в комнате властвовала эта таинственная женщина средних лет в черном платье, которая почти не обращала внимания на окружающих. Проходившая мимо юная мечтательная девушка в одеянии из белого тарлатана имела неосторожность посмотреть женщине прямо в глаза и в тот же миг резко изменила свой курс и вышла в сад. Сокровенное движение листвы и звезд, ветра и теней, бального платья вскружило ей голову. Тело уже не повиновалось девушке. Ей хотелось танцевать, но пятки прочно укоренились, руки чуть подрагивали, словно ветви деревьев. Юное создание попыталось вспомнить послание в глазах женщины и не смогло – казалось, ей суждено остаться жертвой собственного несовершенства.

Лора Тревельян продолжала сидеть в обществе Мерси, вовсе не собиравшейся покидать свою мать. Ни бронза, ни мрамор не могли бы принять форм столь же неизменных, как суть их взаимоотношений. Любовь, которую Мерси получала от матери наряду с отчуждением со стороны остальных человеческих существ, взрастила в ней уважительную привязанность ко всем простым вещам, чью тайну она неизменно пыталась постичь. В конце концов, это великое увлечение нашло бы себе вполне достойное применение. Чтобы это понять, хватало одного взгляда на ее аккуратные каштановые волосы, сильные руки и славное квадратное личико.

Тем временем, сидя на маленьком табурете у ног матери, Мерси обсуждала с ней войну между горничными-католичками и протестантками, нарушавшую в целом спокойный уклад школьной жизни.

– Я не говорила, что Бриджет поставила Гертруде синяк под глазом и заявила, что по цвету тот сравнялся с цветом ее души?!

– Как легко она определила цвет истины! Мне бы ее уверенность.

Две женщины радовались этой скромной версии вечного противостояния. Лора улыбалась Мерси. Они словно сидели в своей комнате или у обочины дороги, часть которой прошли вместе.

Конечно, мимо них постоянно проходили гости. Молодые люди, движимые любопытством. Англичанин, слегка навеселе, пожелал поближе рассмотреть директрису и ее внебрачную дочь. Молодой человек с легкой склонностью к позерству присел за фортепьяно и принялся наигрывать мечтательные вальсы, чем не преминула воспользоваться миссис де Курси и повела члена Законодательного собрания танцевать, а несколько молодых людей отважились покружиться с затаившими дыхание девушками.

Директриса помассировала переносицу. Эпизод в Сиднейском парке ее и в самом деле очень утомил.

Помост ломился от официальных лиц и их жен, не говоря уже о видных гражданах вроде старика Сандерсона, который в значительной мере подогрел общественный интерес и соответственно ускорил сбор средств на прекрасную статую, полковника Хебдена, директрисы, некогда дружной с покойным исследователем, и, конечно же, недавно спасенного последнего члена экспедиции. Все они сидели в приятной густой тени и слушали речи.

Судя по всему, Иоганн Ульрих Фосс стал теперь совершенно безопасен. Его увешали гирляндами превосходной газетной прозы. О нем собирались написать в учебниках. Складки на твердых, бронзовых брюках были неподвластны ходу времени. Даже мисс Тревельян признала: мертвым быть приятно и безопасно. Сиденья на помосте расположили таким образом, чтобы они слегка отклонялись назад, и все сидящие вид имели торжественный: руки сами складывались на животах, подбородки погружались в телеса, словно их обладатели собрались прикорнуть. Директриса охотно приняла эту помощь в создании иллюзии самодовольства. Жажда ее не мучила, плоть не усыхала, пока она брела по пустыням своей совести. Ни одному официальному лицу не довелось испытать пекла любви.