Патрик Уайт - Фосс

– О боже! – воскликнула его жена, озабоченная совсем иными делами.

– Я не собираюсь отвечать за катастрофу, которую ты тут затеваешь, – проговорил Том Рэдклиф, стоя в ожидании гостей при голубом газовом свете.

– От тебя этого никто и не требует, – ответила Белла, чуть вздернув подбородок.

Не то чтобы она была чересчур уверена в своих силах, просто надеялась, что все наладится само собой.

Мистер Рэдклиф не смог сдержать улыбки, одновременно радуясь своему превосходству и ослепительно красивому лицу жены. Он был весьма доволен ею, а еще больше собственной прозорливостью при выборе невесты.

Белла, которая всю жизнь отражала солнце, в этот раз излучала лунный свет. Благодаря всевозможным ухищрениям искусной портнихи, включая разумное использование перламутра, она мерцала, как голубая вода. Словно сама луна пролилась ей на волосы ливнем одобрения, и когда женщина проплыла по изменившейся комнате, пышная белая роза покорно уронила к ее ногам подношение из лепестков.

Ночь вступала в свои права. В открытые окна врывались мощные запахи жасмина и питтоспорума, и младшие дети настолько опьянели от этих ароматов, что сонно хватались за фижмы материного платья, лишь бы не упасть.

– Вам пора, – ласково сказала она, разжимая детские пальчики.

Потом поцеловала каждого, и их унесли. Иначе малыши, решила Белла, улягутся вповалку и рискуют угодить кому-нибудь под ноги.

Вскоре начали прибывать гости.

Общество собралось весьма выдающееся, и все громогласно восхищались откровенной красотой миссис Рэдклиф, в то же время поспешно подмечая ее недостатки. К примеру, шея Беллы, которой чужие матери всегда предрекали самое худшее, явно погрузнела. Если высший свет обошел вниманием благородство ее взгляда, то лишь потому, что подобные достоинства смущают и даже уничтожают иллюзию его могущества. Белла в своей простоте душевной искренне восхищалась беспечными и ничтожными созданиями, воображая, будто они нашли ключ к определенной свободе, испытать которую ей не довелось и уже не доведется, потому что не хватит смелости. Эта робость, ничуть не умалявшая красоты Беллы, напротив, увеличивала ее в глазах щеголих, возвращая им утраченную было силу. Они восклицали:

– Дорогая моя, никого нет прелестнее Беллы Боннер, хотя она уже и не та, какой была в невестах. Помните?

За этим следовали звуки, наводящие на мысль о серьезных коликах.

– И все же в некотором роде можно сказать, что она изменилась к лучшему. Такая одухотворенность!

Снова звуки, на сей раз менее физиологичные и более таинственные.

– Многие суровые натуры могли бы смягчиться, будь у их обладателей хотя бы половина очарования Беллы.

Тут раздались чьи-то возражения.

– Разве можно назвать миссис Рэдклиф интересной собеседницей?

– Интересной? Смотря что подразумевать под этим словом. Я знаю несколько леди, которых можно назвать более интересными, чем миссис Рэдклиф. Разумеется, ни одна женщина не может вмещать всех достоинств. А Белла так мила…

– И одевается красиво. Пусть даже не по последней моде.

– Зато у нее есть собственный стиль.

– Должна признать, требуется определенное мужество, чтобы появиться с подобным украшением в волосах.

– Лунный камень.

– Лунный камень?! Эффи! Луна!

– Ш-шш!

– Эффи, неужели Белла Рэдклиф нарядилась в луну?!

Раздался пронзительный смешок.

Гости двигались по кругу и гадали, кого им следует избегать. Перемешивались друг с другом лишь радужные платья. Одетые в черное мужчины предусмотрительно держались вместе.

– Миссис де Курси, как мило, что вы пришли, – проговорила миссис Рэдклиф, подходя ближе.

Переняв фразы у светских львиц, она не выучила их в достаточной степени и произносила с заминкой, которая моментально очаровывала даже самых жестоких женщин.

– Вы ведь знаете, милая Белла, ради вас я готова умереть! Все ради вас, – говорила старушка Эффи де Курси, поправляя шиньон и оглядываясь по сторонам.

Сложно сказать, кому из джентльменов предназначались холодные останки ее красоты, однако старые привычки отмирают с трудом.

Ни с того ни с сего стали появляться невзрачные фигуры личностей бедных или несуразных, знакомые большинству гостей. К примеру, доктор Басс. Никто и не подозревал, что у видного врача могут быть иные занятия помимо назначения пилюль. Или Топп, учитель музыки, долгие годы ходивший с уроками по всем домам, к отчаянию всех девиц. Конечно же, ему всегда предлагали лимонный кекс, пропитанный мадерой, и бокал портвейна, но, разумеется, за стол не звали никогда. Еще явилась старая мисс Холлиер, мымра в розовой кисее, без конца надоедавшая всем экскурсами в генеалогию, спастись от которой можно было, лишь купив у нее жидкость для выведения веснушек. Присутствие подобных личностей недвусмысленно свидетельствовало: что-то здесь не так. Член Законодательного собрания хмурился, леди разглядывали и пощипывали длинные лайковые перчатки. Потом гости заметили, что среди них обретаются дети – и отпрыски хозяев, и приглашенная молодежь – нескладные девицы и прыщавые юнцы. Самое странное, пришел даже Вилли Прингл. Конечно, Вилли успел вырасти, чего не ожидал никто. Он так и остался посмешищем, что никого не удивляло. Вернувшись из Франции, где прожил несколько лет в сомнительных развлечениях и научился писать маслом, он все еще писал, хотя ни у кого язык не повернулся бы назвать его мазню картинами; к счастью, «шедевры» радовали глаз золотыми рамками, которыми можно было вежливо любоваться. Едва войдя в гостиную Рэдклифов, Вилли Прингл расцеловал хозяйку, потому что любил ее. Гости в ужасе ахнули.