Kapitan_Bramy

Но больше всего доканывал холод. Казалось, что он проникает в самую душу и там леденит чувства и мысли. Делает их вялыми и тупыми. А вместе с голодом еще и мучительно тупыми, животными.

Камин работал на полную мощность весь вечер, но температура в нашей крохотной комнате не повысилась ни на один градус. Мы так и просидели над камином, не раздеваясь, в куртках. «Чудо финской техники» могло согреть лишь наши озябшие руки, а уже в спины нам дышал ледяной холод. Видимо, стены общежития за короткую, но ветреную и холодную зиму успели промерзнуть до основания. Теперь прогреть их не так-то просто.

Спать также легли в куртках. Мало того, пришлось надеть шапку – мерзла даже голова. В замерзшей голове навязчиво крутилось строка из песни Гребенщикова: «Боже, храни полярников с их бесконечной зимой…»

– Хорошее начало для нашей миссии, – сказал в ледяной сумрак отец Иван. – Осталось нам замерзнуть здесь, и будем мучениками. Представляешь? Какой шум поднимется. Епископу сообщат. Епископ соберет епархию и скажет: поп Иван и его псаломщик так старались задание выполнить, что замерзли насмерть. Представляешь?

Я живо себе представил, как утром находят наши замерзшие тела, как собирается епархиальная комиссия, дабы почтить двух великих мучеников, что умудрились в конце марта замерзнуть насмерть. И ни где-то там, в степи, а в обычном общежитии.

Картина получалась столь нелепая, что я улыбнулся и тут же рассмеялся. Батюшка, впрочем, тоже хихикал. Не знаю, но от смеха стало как-то теплей. Я даже и не заметил, как задремал.

Снился мне Николай, что выходил улыбаясь из Брамы. А в руках нес полный казанок горячей вареной картошки.

Спустя какое-то время Николай приснился вновь. Он опять выходил из Брамы. На этот раз в руках у него был большой горшок с землей, а в горшке росло то самое белое дерево, что было в моем видении возле Брамы. Николай аккуратно поставил горшок на землю, наклонился и стал что-то искать в сухой прошлогодней траве. Я двинулся к нему, но он (как это бывает обычно во сне), вдруг куда-то исчез.

Передо мной вновь возник Холм, из моего видения. Вершина Холма была озарена мягким звездным светом – в небе горели необычайно крупные жемчужные россыпи звезд. И опять я увидел те три дерева, из видения. Они вновь хотели мне что-то сказать. И, кажется, я их почти понимал… Но тут проснулся. Заснул снова. Увы, больше сновидений не было.

Темная завеса

Утром следующего дня мы с трудом оторвали деревянные окоченевшие тела от кроватей. Попили крепкий горячий чай без ничего. Минут через пять меня вырвало этим чаем. Взбунтовался пустой желудок. Однако под конец тонизирующий напиток все-таки взял свое. Не сказать, что стало совсем хорошо, но прогуляться по селу, делая при этом вид бодрых постников, вполне было можно. Например, до певчей.

Певчая жила на той же улице, что и мы, только с другого краю и почти в самом конце села. Выйдя из общежития, мы сразу же повернули налево, пересекли трассу, по которой прибыли сюда из Черноморки и двинулись в конец села.

Долго мы стучали в ворота дома певчей, но к нам так никто и не вышел, только собачка во дворе рвалась с цепи. Впрочем, было ощущение (и у меня и у отца Ивана), что в доме кто-то есть. Даже как будто занавески в окне колыхнулись.

– Хозяйка! – громко крикнул отец Иван. Но никто нам не ответил. Только налетел на нас легкий весенний порыв ветра и принес с полей запах вспаханной земли пополам с навозом.

Мы еще постояли какое-то время. Я бездумно разглядывал гибкие лозы винограда, что тянулись из глубины двора к самым воротам, и абрикосовое, готовое вот-вот зацвести дерево возле этих же ворот, ворот которые так перед нами и не открылись.

– Пойдем, что ли, – сказал отец Иван упавшим голосом.

Вернулись в ледяную общагу и попробовали, что б хоть как-то развеяться, заняться подготовкой к службе. Однако все валилось из наших рук. Особенно из рук отца Ивана.

Так проползли мучительные несколько часов. Отец Иван, видимо, совсем изведя себя переживаниями, вдруг вскочил и выбежал из комнаты со словами: «Я сейчас, через час буду».

Оставшись один, я решил еще раз исследовать наш ледяной дом. Оказалось, что все комнаты на втором этаже не заперты. Комнаты были с двумя кроватями, как у нас, и с четырьмя. На первом этаже все комнаты под замком. (Вот, наверное, почему так переживает насчет брамы комендантша).

Вернулся назад, но не в нашу комнату, а в комнату напротив. Она была «четырехместной» и с двумя большими окнами, которые выходили на южную сторону. В окна щедро светило весеннее солнышко. Я сел на кровать и подставил свое озябшее тело под солнечные лучи. Солнце оказалось гораздо эффективнее финского чудо-камина. Прошло минут двадцать, и я так прогрелся, что невольно задремал.