- Похоже, правильное было решение.
- Как сказать. Иногда выходили сразу десять или двенадцать отрядов, оставляя деревню пустой. Что ты предпочел бы: жить под властью правил или отказаться от них, хотя бы на время? Хуже того, когда новость о такой практике достигла соседей, все стали делать так же, и отряды сталкивались друг с другом. Мы сами устроили себя первую полноценную войну. Зачем быть презренным фермером с одной женой или мужем, когда можно стать воином и отплясывать с новым партнером каждую ночь? Конфедерация Даль Хона почти что разрушила себя.
- И что ее спасло?
- Две вещи. Усталость... а нет, три вещи. Я только что поняла. Усталость. Потом ужасный факт, что даже в отряде дают не даром. И наконец, если не грозящий голод, то визгливые детишки, возникающие через девять месяцев. Это был настоящий взрыв рождаемости.
Бутыл хмурился. - Смола, если хочешь сказать "нет", скажи прямо. Я слишком часто слышу это слово.
- Я отказалась от обычаев Даль Хона, Бутыл, когда вступила в малазанскую армию.
- Ты что, специально путаешь меня?
- Нет. Я объясняю, что меня тянет в две стороны. Один парень увивается за мной, но он плохой пловец и вряд ли доберется с другой баржи. К тому же я ему ничего особенного не обещала. А тут на корме - там все веселье скрыто - есть солдат, знаешь, из тяжелой пехоты - похож на мраморную статую, какие появляются при отливе на береге Кана. Похож на бога, но без всех этих водорослей...
- Ладно, сержант, вижу, куда ты клонишь. Я ему не ровня, и если он предлагает...
- Предлагает, но ведь пляски с ним могут все осложнить. Я имела в виду, что стану хотеть еще и еще.
- А со мной такого не будет.
- Просто думаю вслух.
Бутыл посмотрел в темные воды, проносившиеся мимо борта, и подумал, быстро ли утонет, долго ли человек сопротивляется, если тонет по желанию.
- Ох, - мурлыкнула она, - догадываюсь, это было слишком разочаровывающее приглашение?
- Точно подмечено, сержант.
- Ладно, есть еще.
- Чего еще? - Можно же вскрыть вены, прежде чем прыгать в воду. Сражен паникой и так далее.
- У меня есть чувство к некоторым вещам и людям тоже. Ощущения. Любопытство. Я уже поняла, что лучше следовать своим чувствам. Насчет тебя... думаю, следует познакомиться поближе. Потому что ты больше, чем кажешься. Вот почему Скрип о тебе не говорит.
- Весьма великодушно, сержант. Скажу так: а если в ближайшее время поужинать вместе пару раз и этим ограничиться? По крайней мере пока.
- Похоже, я все сама испортила? Ладно, времени у нас много. Увидимся еще, Бутыл.
Яд паральта, целый флакон, потом нож в сердце - лишь бы порезанные руки не соскользнули - и за борт. Утопился? Умер, не долетев до воды. Он слушал, как отдаляется стук сапог, и гадал, не остановится ли она, чтобы после общения с ним вытереть подошвы. К некоторым женщинам не прикоснешься. Простой факт. С некоторыми мужчина может позабавиться, а на иных приходится только смотреть. А они могут произвести вычисления за один взмах ресниц: подойти, отойти или вовсе убежать...
У обезьян то же самое. И у мартышек, попугаев и змей - яркошеек. Мир - всего лишь совпадения и несовпадения, призывы и позы, непрестанное оценивание годности. "Удивительно, что даже самые бесполезные среди нас умудряются размножаться".
***
Кабинка с крышей стала убежищем Адъюнкта с ее свитой в лице Лостары Ииль и сомнительного гостя, беглого жреца Банашара. Завеса от мошкары, прохлада в жаркий полдень и тепло ночами, когда туман поднимается над водой. Одна комната служила штабом, хотя, по правде говоря, во время сплава по реке приказов отдавалось мало. Одинокий стол закрывали пришпиленные карты - весьма фрагментарные - с изображением Пустошей и различных районов Колансе. Это королевство интересовало прежде всего морских торговцев, так что изображались берега и лоцманские приметы. Между Пустошами и побережьем зияла обширная дыра незнания.
Банашар привык изучать карты, когда никого больше в комнате не было. Компания ему нужна не была, разговоры попросту утомляли, а зачастую вводили в тоску. Он видел растущее нетерпение Адъюнкта, проблески в глазах, которые, похоже, означали отчаяние. Она спешила, и Банашар думал, что знает причину. Однако сочувствие - слишком трудная для поддержания эмоция, даже по отношению к ней и слепо идущим вслед Охотникам. Лостара Ииль - человек более интересный. Прежде всего физически (хотя здесь у него шансов нет). Но сильнее его притягивает мрачная тень на ее лице, пятна старой вины, горькие ароматы сожалений и тоска потери. Разумеется, влечение ставит его лицом к лицу со своими извращениями - тоской по несуществованию, гордыней падших. Можно сказать, что в самопознании есть ценность. Но как точно ее измерить? Столбик золотых монет? Три столбика? Пригоршня самоцветов? Пыльный джутовый мешок с навозом? Эти немигающие глаза, этот смущенный взор поистине бесценны.
Читать дальше