Где-то далеко позади тело Келиз лежит на иссохшей траве, простерлось на каменной сковороде Пустошей. "Это здесь. Всё здесь".
- Мы поистине сломаны. Мы... пали.
Но что делать, если битву невозможно выиграть? Она не видит ответов. Единственное утешение, единственная истина - вот эта кровавая жертва, в конечном итоге своем бесполезная. - Значит, правда, что мир без магии - мир мертвый? Ты обещаешь именно это? Такое будущее ты несешь? Но нет - когда тебя освободят, пробудится и твой враг. Война возобновится.
В такой схеме нет места смертным. Да, действительно нужен новый курс. Новое будущее - для К'чайн Че'малле, для людей всех империй, всех племен. Если ничего не изменится в смертном мире, то не наступит конца конфликтам, и противоположные силы вечно станут сталкивать культуры, религии. Предлог не важен.
Она не понимала, как "разумная жизнь" могла оказаться столь глупой.
"Они требуют веры. Религии. Они желают вернуться к тщетной "праведности". Но я не могу! Не стану. Пусть Руток меня убьет, ведь я не предложу им того, чего они хотят услышать". И вдруг она снова увидела безоблачное синее небо, жара окутала голые руки и ноги, лицо. Она ощутила дорожки высохших слез на щеках. Присела. Мышцы болели. На языке застыла горькая корка.
К'чайн Че'малле все еще взирали на нее.
- Ну ладно, - сказала она, вставая. - Я даю вам вот что. Найдите веру друг в друге. Не смотрите дальше. Боги будут воевать, и всё, что мы можем - оставаться незамеченными. Пригибайтесь. Двигайтесь спокойно. Прячьтесь. Мы муравьи в траве, мы ящерицы среди камней. - Она помедлила. - Где-то там, не знаю где, вы найдете чистейшую эссенцию этой философии. Может быть, в одном человеке, может быть, в десяти тысячах. Не ищите иной сущности, иной воли. Свяжите себя лишь дружеством, заточенной до абсолютной остроты преданностью. Но избегайте дерзости. Мудрость - в смирении. Один, равный десяти тысячам. Это путь. Он готовит себя, не отклоняясь. Но он не желает грозить небу кулаком. Он поднимает одинокую руку, и рука его полна слез. - Она поняла, что сердито сверкает глазами на громадных рептилий. - Возжелали веры? Хотите верить во что-то или в кого-то? Нет, не поклоняйтесь ни одному, ни десяти тысячам. Поклоняйтесь жертве, которую они принесут, ибо они сделают это ради сочувствия - единственной причины умирать и сражаться.
Вдруг ощутив себя уставшей, она отвернулась, пнув ногой отбеленный клык. - А теперь пойдем искать поборников.
Она пошла первой, и К'чайн Че'малле были этим довольны. Сег'Черок смотрел, как хрупкая, крошечная женщина делает короткие шажки, оставляя за спиной место битвы двух драконов.
Охотник К'эл был доволен вдвойне, ибо ощущал сладкую волну радости Ганф Мач.
Она гордилась своим Дестриантом.
***
Влекомый четырьмя волами фургон тяжело въехал на стоянку. Его окружила толпа матерей, вдов и детей, поднявших заунывный плач. Руки тянулись, словно желая удержать души умерших, тела которых срубленными деревьями лежали на днище. Повозка заскрипела и встала. Толпа заволновалась еще сильнее. Завыли псы.
Сеток наблюдала творящийся на стоянке бедлам с ближайшего холма. Она стояла недвижно, лишь ветер перебирал волосы.
Воины побежали к своим юртам - готовиться к войне. Только никому не ведомо лицо врага, не оставившего никаких следов. Желавшие стать вожаками битвы кричали и ревели, стуча себя по груди и воздевая оружие. Но, при всей ярости и гневе, было в этой сцене нечто жалкое, заставившее ее устало отвести глаза.
Никому не нравится оказываться жертвой неведомого. Им уже хочется стать бичом, без разбора хлещущим всякого, кто окажется поблизости. Она слышала, как воины клялись мстить акрюнаям, драсильянам и даже летерийцам. Клан Гадра идет на войну. Вождь Столмен отсиживается в своем шатре, чтобы алчущие крови воины не свергли его. Но нет, скоро ему придется встать во весь рост, надеть на широкие плечи бхедриний плащ и поднять двустороннюю секиру. Его жена, еще более яростная, чем сам Столмен, начнет накладывать боевую маску смерти на покрытое шрамами лицо супруга. Ее мать - старая морщинистая карга - сделает то же самое для дочери. Клинки поют на точилах. Баргасты идут на войну.
Она увидела, что из шатра Столмена выходит Кафал. Даже на таком расстоянии лицо направившегося к самой большой толпе воинов шамана выражает разочарование. Затем шаги его замедлились и Кафал замер на месте. Сеток отлично его понимала. Он потерял Гадра.
Она видела, как шаман крутит головой. Наконец он заметил еще одного одиночку. Ливень уже оседлал кобылу. Но не чтобы присоединиться ко всеобщему безумию, а чтобы уехать.
Читать дальше