Амир Ваддах аль-Амири - Лунный фарш

— Николаевка, на хрен, — продолжал говорить Губастый, подобно глухому спринтеру, взявшему слишком поздний старт и пытающемуся теперь догнать звук выстрела, — была деревней нетипичной для Восточной Африки. Половина ее жителей, как и я, носили фамилию Николаев, остальные являлись Ковалевскими.

Нашего Адама звали Егор Петровичем, посему Ковалевские держали себя за подлинных славян. Тех же, в ком славянских черт было меньше и чье прямое происхождение от Егор Петровича вызывало сомнение, при рождении называли Николаевыми — по месту жительства. Как видите, все очень просто.

Ковалевские были верными мусульманами, от Николаевых же, считалось, Аллах отвернулся. В Николаевке вообще бастардов не любили. Ковалевские с нами почти не общались и, как говорят у вас в России, к священному коллективному труду не допускали. Вот тогда-то мой прадед и выстроил эту хижину на отшибе. И — нужно же чем-то кормить семью — выучился колдовству.

Впоследствии он передал свое умение сыну, тот — своему сыну, таким образом отец мой, Григорий Николаев, оказался потомственным колдуном. А поскольку колдовство — это не более чем наука переступать порог реальности, я уже в довольно юном возрасте — разумеется, под покровительством отца — совершал весьма продолжительные прогулки по ту сторону порога. Надо сказать, я был способным учеником.

Григорий Николаев учил меня: чтобы переступить порог, нужно сделать один-единственный шаг. Конечно, при условии, что момент для этого шага будет строго выверен. Место, время и способ действия должны быть согласованы с природными силами, которые колдун обязан уметь распознавать. На самом деле его задача только в том и состоит, чтобы обеспечить должную согласованность между достоверностью и недостоверностью этого мира. Никакое, даже самое малое отклонение не может быть допущено. Повторяю, я был сильным и осторожным колдуном. В Иране таких, как я, прежде называли магами.

Я сразу раскусил, что объявившиеся в Николаевке странные пришельцы явились из Дахмагестана, страны мертвых46. Неспроста их было трое. Несколько столетий назад Вехзад Фаррох Пероз описал такую точно группу: "Есть трое в одном — мастер, что суров и жесток, встает от работы, утомленный изготовлением форм. С ним двое обманутых больных, чьи глаза зашило время, так взял их сон, что они не проснутся больше. Невидящий отражает, не впуская в себя. Дети мертвого — воскресшие мертвецы (rist-axez). Такие отражения и деторождения отвратительны, ибо умножают ошибку"47.

Но — клянусь бородой пророка! — разве не нес один из слепых зеркало и фаллоподобный жезл? Разве фотокамера не умножает омертвевшие сущности? И разве не было среди них жестокого мастера, придавшего всем им столь отвратительную форму?

Губастый надул щеки, держа риторическую паузу.

Терешкова прилежно закивала, мол, а как же, в точности все так и было, хорошо б еще, наконец, покормить, а то так загостилась, что уже и неудобно: товарищи в Звездном ждут.

6. А В ЭТО САМОЕ ВРЕМЯ

А в это самое время в одной из мечетей Сринагара из узкой стеклянной коробочки исчез священный волос из бороды пророка Мухаммеда. Волос был рыжий, жесткий и прямой. В Пакистане возобновились индусские погромы. Знаменитый террорист-мутазилит Джафар аль-Кальби во славу Аллаха приобрел билет на трансатлантический рейс в один конец. До убийства Дж.Ф.Кеннеди оставалось ровно пять месяцев и ни дня больше.

7. СМЕРТЬ ВАЛТАСАРА

А в это самое время от входа повеяло живительным сквознячком: то в незапертую дверь на цыпах просочился Поганка. Ненароком грохнув ногою о медный таз и обратив, таким образом, внимание публики на себя, он состряпал из скрюченных пальцев кукиш, поднес его себе под нос, подумав, свирепо харкнул на вульгарную конструкцию, вытянул из нее длинный рыжий волос и прошипел Губастому, упирая на "ты": — Так это ты, куафер херов?!

Волос в кулаке Поганки, увидела космонавтша, невозможным образом удлинился, выгнулся, сделался как бы раскаленным прутом и вонзился Губастому прямо в мозг. А-а-а! Пиздец, бля! Могила русскому человеку. А не лезь в мусульманцы! Кошмарный демон с улыбкою правнука Джоконды (Джоконда была беззубой) явился Валентине Владимировне: весь черный, белоглазый, глумливо облепляя взглядом волнующуюся под платьем розовую веснушчатую грудь, он звал ее в свою тележку, в ней лежали мертвые — и лепетали ужасную, неведомую речь... (И за это ничтожество я должна буду выйти замуж, с отвращением подумала Терешкова. Nevermore, каркнул из солидарности попугай.) Впрочем, все это ей, может, и померещилось в голодном бреду... А ни хера.