Федерико Гарсиа Лорка. Стихи

ФАЛЬСЕТА

(Погребение петенеры)

Ай, петенера-цыганка!

Ай-яй, петенера!

И место, где ты зарыта,

забыто, наверно.

И девушки, у которых

невинные лица,

не захотели, цыганка,

с тобою проститься.

Шли на твое погребенье

пропащие люди,

люди, чей разум не судит,

а любит,

шли за тобой, плача,

по улице тесной.

Ай-яй, моя петенера,

цыганская песня!

DE PROFUNDIS

Ища от любви защиты,

спят они, сто влюбленных,

сухой землей покрыты.

Красны, далеки-далеки

дороги Андалузии.

В Корлове средь олив

поставят кресты простые,

чтоб не были позабыты

те, что навек уснули,

иша от любви защиты.

ВОПЛЬ

На желтой башне

колокол

звенит.

На желтом ветре

звон

плывет в зенит.

Дорогой, обрамленной плачем,

шагает смерть

в венке увядшем.

Она шагает

с песней старой,

она поет, поет,

как белая гитара.

Над желтой башней

тает

звон.

Из пыли

бриз мастерит серебряные кили.

ДВЕ ДЕВУШКИ

ЛОЛА

Лола стирает пеленки,

волосы подколов.

Взгляд ее зелен-зелен,

голос ее - лилов.

Ах, под оливой

была я счастливой!

Рыжее солнце в канаве

плещется около ног,

а на оливе воробушек

пробует свой голосок.

Ах, под оливой

была я счастливой!

Когда же у Лолы мыла

измылится весь кусок,

ее навестят торерильо.

АМПАРО

Ампаро!

В белом платье сидишь ты одна

у решетки окна

(между жасмином и туберозой

рук твоих белизна).

Ты слушаешь дивное пенье

фонтанов у старой беседки

и ломкие, желтые трели

кенара в клетке.

Вечерами ты видишь - в салу

дрожат кипарисы и птицы.

Пока у тебя из-под рук

вышивка тихо струится.

Ампаро!

В белом платье сидишь ты одна

у решетки окна.

О, как трудно сказать:

я люблю тебя,

Ампаро.

ЦЫГАНСКИЕ ВИНЬЕТКИ

ПОРТРЕТ СИЛЬВЕРИО ФРАНКОНЕТТИ

Медь цыганской струны

и тепло итальянского дерева -

вот чем было

пенье Сильверио.

Мед Италии к нашим лимонам

шел в придачу

и особенный привкус дарил

его плачу.

Страшный крик исторгали пучины

этого голоса.

Старики говорят - шевелились

волосы,

и таяла ртуть

зеркал.

Скользя по тонам, никогда

их не ломал.

Еше разбивать цветники

мастер был редкий

и возводить из тишины

беседки.

А ныне его напев

в последних отзвуках тает,

чистый и завершенный,

в последних отзвуках тает.

ХУАН БРЕВА

Ростом колосс,

был он, как девочка,

тонкоголос.

Ни с чем не сравнить его трель _

гибкий

стебель певучей скорби

с цветком улыбки.

Ночи Малаги в его пенье

лимонной тьмой истекают,

и приправила его плач

соль морская.

Пел он, слепой, как Гомер,

и была в его голосе сила

беззвездного моря, тоска

стиснутого апельсина.

В КАФЕ

В зеленых глубинах зеркал

лампы мерцают устало.

На темном помосте, одна, в глубине

застывшего зала,

хочет со смертью вести разговор

Паррала.

Зовет.

Но та не являет лица.

Зовет ее снова.

Сердца,

сердца сотрясают рыданья.

А в зеркалах,зеленея,

колеблются шлейфов шелка,

как змеи.

ПРЕДСМЕРТНАЯ ЖАЛОБА

С черного неба -

желтые серпантины.

В мир я с глазами пришел, о господь

скорби моей сокровенной; зачем же

мир покидает незрячая плоть.

И у меня

только свеча

да простыня.

Как я надеялся, что впереди

ждет меня свет - всех достойных награда.

Вот я, владыка, - гляди!

И у меня

только свеча

да простыня.

Лимоны,лимоны

на ветках лерев,

падайте на землю,

не дозрев.

Раньше иль позже...

Вот: у меня

только свеча

да простыня.

С черного неба -

желтые серпантины.

ЗАКЛИНАНИЕ

Судорожная рука,

как медуза, ослепляет

воспаленный глаз

лампады.

Туз трефей.

Распятье ножниц.

Над кадильным

белым дымом

есть в ней что-то от крота и

бабочки настороженной.

Туз трефей.

Распятье ножниц.

В ней невидимое сердце

стиснуто. Не видишь?

Сердце,

чьим ударам вторит ветер.

Туз трефей.

Распятье ножниц.

MEMENTO

Когда я мир покину,

с гитарой схороните

мой прах в песках равнины.

Когда я мир покину

среди росистой мяты,

у рощи апельсинной.

Пусть мое сердце станет

флюгаркой на ветру,

когда я мир покину.

Когда умру...

ТРИ ГОРОДА

МАЛАГЕНЬЯ

Смерть вошла

и ушла

из таверны.

Черные кони

и темные души

в ущельях гитары

бродят.