Конрад Мейер - Святой

Я никогда не мог узнать, отпустил ли норманн Малерб свою пленницу добровольно, наскучив ею, или же канцлер, со свойственной ему скрытностью, все же принудил его это сделать.

Но одно мне было ясно: хозяин с добрыми намерениями стал побуждать меня покинуть его дом. Он намеревался отдать свое поруганное, запуганное дитя в жены одному англосаксу из своей родни, – неотесанному рыжеволосому парню, по имени Трустан Гримм, работавшему в мастерской. И он не хотел, чтобы я был свидетелем этого. Потому он принялся ежедневно убеждать меня подыскать себе место получше; в то время, чтобы совладать со своей скорбью и гневом, я как раз смастерил арбалет, который бил далее и натягивался легче, чем все другие самострелы того времени, – славная работа, хотя впоследствии мне удалось ее превзойти. Вот хозяин и стал убеждать меня самому представить дело своих рук на благоусмотрение короля Генриха, который был известен, как покровитель и поощритель благородного искусства стрельбы и метания. Я видел, что он желает мне добра, и последовал его совету.

IV

Когда я впервые предстал в Виндзорском дворце перед королем Англии, сердце мое затрепетало в груди, ибо он отличался могучим ростом и величественной осанкой, а его ясные голубые глаза горели как пламя. Вначале он немилостиво посмотрел на меня, но тотчас же понял, в чем дело, скорее при взгляде на преподнесенный ему арбалет, чем из моей запинающейся речи; взяв арбалет, он вложил стрелу, натянул тетиву и, подойдя к открытому окну, выстрелил в ворону, сидевшую на неподвижном – ветра не было – флюгере дворцовой башни. По лицу его пробежала веселая улыбка, когда он увидел, как флюгер завертелся и птица свалилась на кровельный желоб.

Он еще раз испытующе потрогал пальцем тетиву и спуск и затем посмотрел на меня довольным взглядом.

– Это искусно сработано, парень, – похвалил он мою работу. – На, снеси в мою оружейную и представься оружейному мастеру в качестве моего слуги, ибо ты останешься при моей особе, немец, и будешь носить за мной на охоту арбалет.

Возражать не приходилось, если бы даже мое сердце и не лежало к тому, чтобы попытать, как высшей удачи, счастья на королевской службе.

Не успел король окончить своих слов, как в комнату вбежал его третий сын, подросток Ричард, с радостными криками:

– Отец, смотри, вот норманские жеребцы. Великолепная порода!

И король Генрих дал увлечь себя своему любимцу.

Тут выступил из глубокой ниши, где он сидел, незамеченный мною у мраморного стола, заваленного бумагами, бледный человек благородного вида, в драгоценных одеждах, красиво и спокойно ниспадавших с плеч, и подошел ко мне, как будто и ему также хотелось познакомиться с моим изобретением. Это был канцлер. Я повторил ему свой урок с большим смущением, верите ли мне, чем перед королем; меня охватила робость, когда он, внимательно вслушиваясь в мои слова, дал мне высказаться До конца. Мне казалось, что мои речи, теряющиеся в этом высоком сводчатом зале, звучат слишком смело и громко.

– Ваша милость, – закончил я, – вы ведь ученый, и вряд ли вас радуют предметы военного обихода.

Он опустил темные глаза и приветливо ответил:

– Я люблю мысль и искусство, и мне по душе, когда разум одерживает верх над кулаком, и когда слабейший издалека настигает и побеждает сильнейшего.

Этой прекрасной и проницательной похвалой арбалету, господин мой, канцлер, помимо своей воли, поймал меня на удочку, и я бы выразил в благодарных словах восхищение перед его мудростью, если бы мог преодолеть свою робость перед этим бледным и нечеловечески умным лицом.

Войдя в оружейную, я увидел там оружничего, седовласого норманна, превышавшего меня ростом на целую голову. Господин Ролло встретил меня высокомерно и пренебрежительно, но тем не менее, занялся подробно моим изобретением, ибо он был лучшим знатоком военного снаряжения в Англии. Он процедил сквозь зубы нечто вроде похвалы и в конце концов одобрил мою мысль. Когда он спросил меня затем о моем происхождении и узнал, что я родился неподалеку от Швабского моря, он удостоил меня внимательным взглядом из-под наморщенного лба.

– Верные люди швабы, – сказал он, – такие-то и нужны здесь, при дворе. Если будешь держать себя честно, немец, то у тебя не будет недостатка ни в милостях, ни в наградах. Ты поступаешь на службу к могущественному государю.

И он принялся восхвалять в пышных словах свойства норманских королей и перечислять их владения и государства.