Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

Царица небесная! Какая жалость!

Бородач лежал навзничь, и абсолютная неподвижность его – неподвижность вещи – выдавала тайну.

«Максим» подполз к полустанку. Человек в синих очках лениво встал с чемодана и приотворил тяжёлую дверь.

Тут человек умер, взять надо!

В Москве пост,- отвечал сонный голос,- там и жалуйтесь!

Да я не жалуюсь, я заявляю!

Ну, там и заявляйте!

Но другой голос спросил:

А он, покойник-то, в сапогах?

В новёшеньких!

Подошли два сторожа и, зевая, вытащили труп.

Не шевелитесь,- крикнул человек в синих очках.- Какая гадость!

Он несколько раз с силою топнул ногой по тому месту, где лежал труп. Пётр Алексеевич в ужасе зажмурил глаза. «Максим» снова тряхнул цепями, вдали в сером небе уже висел огромный золотой купол. по воде круги, расползлись блестящие рельсы. У Петра Алексеевича был странный миг, словно потерял он на минуту сознание, а когда огляделся кругом, то увидал уже вокзальную сутолоку.

Девушка аккуратно поднимала какие-то мешочки, очевидно, гостинцы тётушке, а человек в синих очках схватил свой чемодан, обклеенный квитанциями всего мира.

– A rividerci! – крикнул он и помахал рукою с фамильярной театральностью.

Какой-то лохмач загородил вдруг вселенную своим пятипудовым мешком, а за ним другой, а за ним третий. А когда, с волнением толкаясь и крича «виноват», пробился гражданин Мечтателев сквозь толпу, то никаких голубых глаз, разумеется, уже не было…

«И чёрт с ними»,- подумал он.

Исчез и человек в синих очках.

Каждый день проходил no судьбою составленному расписанию, и было оно – смешно и сравнивать – не в пример точнее железнодорожного. Только иногда почему-то шумело в ушах, и тогда казалось, что все ещё сидишь на мешке в холодном вагоне, по спине тогда пробегал озноб, как от внезапно залетевших за воротник снежинок, и огромные синие очки расплывались тогда круглыми мраками. Но это продолжалось секунду. Иногда ещё ночью казалось, что кто-то стоит в темноте и дышит над самым ухом; но и это на одну

секунду. А в общем расписание не нарушалось. Было восемь часов вечера, и Пётр Алексеевич знал, что сейчас войдёт сосед Иван Данилович и скажет: «А Павелецкая-то дорога стала». А если не Павелецкая то Курская. Он даже загадал: если Павелецкая стала - хорошо ему будет, если Курская – плохо.

Иван Данилович вошёл. Сначала вошёл, а потом постучал по двери.

Извиняюсь,- сказал,- не постучал! Ну – да ведь вы не дама! Да и дама-то теперь при столь низкой температуре вряд ли будет голышом сидеть.

Вид он имел необычайно таинственный.

Помните,- проговорил, он садясь в кресло,- я вам вчера про шайку бандитов рассказывал? Они ещё бриллианты похитили (Иван Данилович огляделся), которые за границу отправить хотели? Ну, так вот: всю шайку нашли, кроме самых главарей, и все бриллианты тоже, кроме самого главного! Не то спрятали больно ловко, не то потеряли… Вся Москва теперь ищет! Ничего не слыхали?

Не слыхал!

Обыски, говорят, идут повальные! Зубы даже осматривают; у Анны Григорьевны знакомого дантиста мобилизовали… Не слыхали?

Ничего не слыхал! Вероятно, враньё!

Ну, как же так враньё! Вся Москва не соврёт… А недурно этакий бриллиантище найти! Тогда можно, пожалуй, и колотым побаловаться! А?

А не слыхали, какая дорога стала, Курская или Павелецкая?

Вернее, что обе! Мне инженер один объяснил. Ну, ещё, говорит, с горы паровоз без дров как-нибудь съедет! А в гору? Да-с! То-то и оно-то! Так если искать пойдёте, на Ильинке не ищите! Там на три аршина под землёю все обыскано… И на Арбате не ищите! На Арбате я ищу… Я, собственно, за этим и зашёл. Утаить бы мог, да не в моём характере! Ну, как ближнего не выручить? Найдёте, ну, тогда с вас могарыч!

Оставшись один, Пётр Алексеевич задумался.

«Ведь вот,- подумал,- наверное, есть такой счастливец, который найдёт бриллиант!.. Уедет чёрт знает куда, будет в лунные ночи кататься по венецианской лагуне с какой-нибудь… А, чёрт!..»

Он от злости ударил кулаком по столу. Тут случайно взглянул он на бумагу – отрывок книги – в которую было завёрнуто выданное на службе мыло, и слово «алмаз» удивило его. Это были стихи неизвестного поэта. Средняя часть стихотворения была залита чернилами, но начало и конец можно было прочесть:

У меня в руке сверкают два алмаза драгоценных,

Два алмаза драгоценных у меня блестят в руке!