Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

О, милые мои, дорогие потомки, о, грядущие литераторы и быта историки, о, книголюбы двадцать первого века!

Вижу, вижу, как сидите вы на холодном полу плесенью пахнущего архива, как роетесь вы в толстых – не в подъем тяжёлых – словарях-энциклопедиях!

Слышу, слышу, как один книголюб с изумление спрашивает другого:

Как понять: «зловонным отплёвываясь дымом из-за поворота показался Максим»?

– – Максим? – говорит другой, потирая лоб.- Гм! Это христианское имя! Некий Максим шёл и курил скверный табак!

Нет,- возражает первый,- дальше сказано: «он был набит людьми, ноги их в дырявых валенках торчали из окон».

Вспомнил,- перебивает второй,- это был кафешантан. Мне недавно ещё попалась песенка:

На это есть Максим,

Давно знаком я с ним!

Почему же из кафешантана торчали ноги в дырявых валенках?

А что же? У писателей той эпохи – впрочем, посмотрите в словаре!

И в каком-нибудь десятом томе, на пятисотой странице, найдёт наконец любопытный разгадку:

«Максим – поезд эпохи великих гражданских войн. Назван в честь писателя Максима Горького». Босяк-поезд в честь босяка-писателя!

Но что будет для вас этот третий по значению Максим, для вас, перелетающих с места на место быстрее воображения с помощью какой-нибудь машинки, умещающейся наподобие портсигара в жилетном кармане!

Да, трудно будет вам понять, как десять, двадцать часов, кашляя и громыхая ржавыми цепями, завязая в снегу, полз этот Максим, поистине горький, и как в январскую вьюжную ночь на полустанке ждали его люди, трепеща до боли в сердце, и как завыли они все разом, когда в снежной пучине, среди мириад снежинок, завертелись вдруг мириады алых искр.

По выпученным глазам людей видно было, что эта минута и есть в их жизни самая главная, и если когда-то раньше припадали они к материнской груди, воровали, зубрили, мечтали, то все это они делали лишь пади того, чтобы в эту снежную ночь осаждать стонущий от непосильной тяжести поезд и в восторженном озлоблении царапать, щипать друг друга, пихать локтями, ругаться во все горло вдохновенно и бессмысленно. С отчаянием кричал кто-то:

Продвиньтесь, гражданин, дайте прицепиться! Будьте настолько сознательны!

Гроздь человеческих тел повисла было, но от сильного толчка вдруг рассыпалась, вагоны поползли с нежданною быстротою, и только один счастливец остался-таки во мраке площадки, сел на свой мешок, буграстый от картошки, и погладил ушибленную ногу. При этом он обнаружил, что он упирается ею в чьё-то бородатое и неподвижное лицо.

Pardon, – сказал он и отдёрнул ногу.

Кто-то рассмеялся над ним во мраке.

– Monsieur est trop aimable!( Господин слишком любезен! (фр.) ) Или вы думаете, что под влиянием борьбы с безграмотностью мужички научились недурно калякать по-французски, «Eh bien, Климыч, etez-vous heureux avec votre Агафья?» (Итак, Климыч, вы счастливы со своей Агафьей? (фр. )) Думаю, что заблуждаетесь! Видите, он и не пошевелился. А скажите вы ему – моя соседка разрешит мне так выразиться – ты чего разлёгся, сукин сын? – услышит и подвинется.

Но лежащий, видимо, крепко спал, ибо и тут не пошевелился. Гражданин Мечтателев, разумеется, ничего не мог увидать в темноте, но упоминание о соседке приятно взволновало его в этом ползущем среди первобытного хаоса поезде.

– Лучший способ узнать человека,- продолжал

голос,- это наблюдать его при посадке в поезд или в трамвай. Иной добродушнейший и компанейский малый над случайно раздавленным червём плачет и рассуждает о микрокосме, а когда садится в поезд – звереет, лица человеческого на нем нет, и дайте вы ему в этот миг нож воткнет он его вам в спину и ещё будет поворачивать его там наподобие штопора… Что на это скажет наша очаровательная соседка?

Гражданин Мечтателев с интересом ждал ответа, но его не последовало, словно и не было никого во мраке.

Впрочем, в самом деле, ведь ночь,- пробормотал голос с некоторою как будто досадою,- а по ночам принято спать… Так, по крайней мере, гласит кодекс пансионов для благородных девиц! Вы в Москву изволите ехать?

Да, в Москву!

И я! Тянет! Все мы кричим вроде Чацкого: вон из Москвы, карету мне, карету… А как подадут карету… впрочем, я и вам мешаю спать своею болтовнёю…