Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

Степан Андреевич и его спутники вошли и заняли первые,- то есть иначе последние, у стены, места как раз, когда гражданин Яков Бизон вышел на авансцену перед экраном.

Товарищи,- сказал он,- в наши дни краха буржуазии и торжества пролетариата, когда исторический материализм стал азбукой каждого человека, который мыслит здорово, и когда не сознание определяет бытие, а бытие определяет сознание, то, приняв в соображение все это, товарищи, я и спрашиваю себя, нужна ли нам «Девушка из Калькутты»? Да, нужна, товарищи! Мы должны вскрывать язвы капитализма, должны определённо сказать себе: нет, этого-таки не

должно быть, то есть чего не должно быть, товарищи? Ч тоб девушка была в зависимости от эксплуататоров, хотя бы она и жила в далёкой Индии. Пусть хмурятся брови рабочих, смотрящих в эту фильму, и пусть громче стучит по наковальне бодрый молот. А теперь, товарищи, приступим с глубоким чувством негодования к рассмотрению язв разлагающегося капитализма.

Послышалось знакомое с гимназических лет шипение, и на экране появилось сначала заглавие драмы, а затем портрет сестры Мэри Пикфорд под проливным дождём, которая, поворачивая лицо справа налево, посередине показала публике огромные с кулак зубы.

Вот так клавиатура,- пробормотал инженер.

Девицы фыркнули и затряслись от безнадёжного хохота.

Задребезжал из мрака рояль: «Пошёл купаться Веверлей, осталась дома Доротея».

На секунду появился толстый человек, сидящий в роскошном кабинете и пишущий что-то со сказочной быстротой.

Тотчас же явилось и письмо: «Любезный друг, У меня выдался досуг. Хочу съездить к тебе в Калькутту. Меня там никогда не было. Твой граф Антон». На секунду опять явился граф, языком заклеивающий письмо. Затем лакей сразу захлопнул дверцу автомобиля. «Ямщик, не гони лошадей» – заиграл аккомпаниатор.

«На пароходе «Феникс» ездила только самая нарядная публика».

– Дывись, дывись, якiй парнище! – крикнул кто-то в первом ряду, но публика зашикала.

Пароход торжественно отходил от пристани.

Степан Андреевич сел рядом с Пелагеей Ивановной. Он как-то сразу не вник в картину и плохо

понимал. Искоса поглядывал на её освещённый экраном носик. Она так и впилась в картину.

«Граф Антон не обращал на разодетых дам никакого внимания».

Степану Андреевичу вспомнились далёкие годы, годы выпускных гимназических экзаменов, когда, бывало, сплавив навсегда с плеч всю историю мира бежал он в Художественный электротеатр, чтобы якобы случайно встретиться там с кокетливой гимназисточкой, только что навеки расквитавшейся с законом божьим. И тогда он сидел так же и косился на белый носик и слышал сзади бормотню такого же, как он: «Чуть-чуть не подпортил. Забыл, кто разбил кружку при Суассоне. Сказал – Карл, а оказывается – Оттон. Потом папа такой есть Гильдебранд, а я сказал Гальберштадт…» – «Это что,- шептал носик,- а я гонения все перепутала, хорошо – архиерей добрый. Не прицепился». И тогда так же плыли пароходы, носились чайки, мчались автомобили… Да было ли это когда-нибудь? Не было ли это просто шуткою того самого сознания, которому потом на орехи досталось от октябрьских пулемётов?

«Друг графа Эдуард жил безбедно, предаваясь порокам».

Человек в белом костюме опрокинул себе в горло бокал шампанского и под бешеную руладу бросился на шею графу.

«Друзья не видались семь с половиною лет».

Индианка вся в белом вдруг появилась в перспективе пальмовой аллеи. Граф, поражённый, поглядел ей вслед. Мгновенно расплылась по всему экрану его громадная физиономия с выпученными глазами и перекошенным почти до уха ртом.

Втюрился Антоша,- сказал инженер, сам зажимая девицам рот.

«Увы, сомненья нет, влюблён я»,- раскатывался пианист.

Степан Андреевич сидел и нервничал. Он не любил вспоминать далёкое прошлое, а тут оно лезло с каждого квадратного миллиметра грязноватого экрана. Из всей тьмы кинематографической перло. И к тому же Пелагея Ивановна не подавала никаких признаков. Ей было просто любопытно смотреть и больше ничего. Сосед её, по-видимому, и не интересовал вовсе.

Но был миг и некоторого удивления, когда вдруг действие моментально перенеслось в джунгли и прямо на публику помчался остервенелый тигр. Девицы завизжали, кто-то крикнул: «Хiбa так можно!» – а Пелагея Ивановна вдруг схватила за руку Степана Андреевича. Правда, она тут же сказала: pardon. Но дальше пошло лучше.

«Молодой моряк Джон любил после бури выпить пива».