Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

Степан Андреевич быстро обдумал план.

Прежде всего он отправился на Степную улицу и зашёл в трикотажную лавку, где на подоконнике, по-столичному, стояла деревянная дамская нога в чулке цвета раздавленной ягоды.

Лавка была очень тесная и насквозь пропахла чесноком.

– У вас есть серые дамские полушёлковые чулки? – спросил Степан Андреевич, изнемогая от количества эпитетов.

Как же у нас не быть чулкам? Есть чулки.

Какой номер?

Обыкновенный.

Необыкновенных номеров нет… точёные ножки или пухленькие?

Средние… вот как на окне нога…

О… такие шикарные ножки! Вот чулки… Такие чулки, что жалко продавать: первый сорт.

Сколько я вам должен?

Вы мне ничего не должны, а стоят они два рубля… и это так себе, даром.

Чем ближе подходил Степан Андреевич к дому отца Владимира, тем беспокойнее становилось у него на сердце.

Какой-то страх неожиданно заставил его умерить шаг. Что за ерунда!

В конце концов, если он даже и зайдёт в гости к Пелагее Ивановне, в этом не будет ничего особенного, да и ни одна женщина никогда не может серьёзно рассердиться, если человек влюблён в неё или даже таковым прикидывается. Он дошёл до угла, с которого был виден священный приют. Старуха пошла за водой, взвалив на плечо коромысло с зелёными вёдрами. Что-то белое промелькнуло между деревьями садика: она дома. Степан Андреевич почувствовал приятное волнение, но какая-то робость ещё удерживала его.

Вероятно, в следующий миг Степан Андреевич решился бы и пошёл делать непрошеный свой визит, если бы одно незначительное происшествие не разрешило самым грубым и неприятным образом все мнения и психологические колебания.

Домик отца Владимира находился на окраине Степной улицы, переходившей затем в станционное шоссе. И вот по этой улице послышался вдруг грохот едущего фаэтона и цоканье подков. Степан Андреевич обернулся. Очевидно, со станции трясся пыльный фаэтон, управляемый усатым извозчиком с корзиною в ногах, а в фаэтоне сидели: молодой ещё господин в инженерской фуражке и три особы женского пола, молодые, загорелые, в белых шляпах и плохоньких, но городских костюмах. Молодые особы эти, видимо, раскисли от хохота и так вертелись, что поминутно грозили вылететь из фаэтона. Картонки и свёртки горой лежали у них на коленях.

Весёлое общество это с хохотом прокатило мимо Степана Андреевича, фаэтон вдруг повернул к дому Пелагеи Ивановны и… остановился. Самая прекрасная обитательница выбежала на крыльцо, где моментально образовалась целующаяся группа из пяти человек, где четыре целовали одну, тискали, с хохотом передавали друг другу, крича и визжа на все Баклажаны. Компания эта вместе с картонками и свёртками вонзилась в дом, а извозчик внёс туда и корзину, как бы подтвердив её тяжестью совершившийся страшный факт. Степан Андреевич, проходя мимо домика, искоса поглядел в окна. Во всех комнатах теперь вертелись и помирали от хохоту весёлые грации; инженер, размахивая руками, по-видимому, рассказывал дорожные анекдоты, и кто-то лихо отделывал уже на рояли «Осенний сон».

Вечером от тётушки услыхал Степан Андреевич разъяснение: к Пелагее Ивановне приехал из Киева её брат с женой и двумя сёстрами жены. Инженера звали Пётр Иванович, его супругу София, а девиц Надежда и Любовь, по отчеству Андреевны. Приехали они, по всей вероятности, на месяц.

Если, выражаясь по-старому, господь бог, вняв молитвам самой ли попадьи, её ли праведного супруга, воздвиг вокруг её целомудрия прочную и притом весьма смешливую живую стену, то не дремал, опять- таки по-старому выражаясь, и дьявол.

Дьявол этот не стал брать напрокат из адской костюмерной одеяния Мефистофеля, не стал нашёптывать на ухо белокурой красавице по ночам соблазнительные речи. Дьявол отлично понял, что подобная всякая бутафория отнюдь не будет созвучна нашей эпохе и не принесёт, следовательно, желательных результатов. Придумал он поэтому способ, может быть, более сложный, но зато и более действительный и несравненно более, по-нынешнему, романтический. А именно – он явился однажды к кинематографическому антрепренеру, гражданину Якову Бизону, Харьков, улица Шевченко,- номер чёрт знал,- и, выбрав удачную бессонницу, пробормотал невзначай над самым ухом: «Если бы «Девушку из Калькутты» пустить по глухим городам, то, пожалуй, был бы хороший гешефт. В Баклажанах, например, есть театр и городской сад, где давали даже «Заговор императрицы». Театр больше похож на сарай, а следовательно, на кинематограф. Отличная идея!»