Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

Каково мне это слышать, моя золотая! Ведь я-то сама коренная москвичка. Всегда с рождения жила в Москве, в Сивцевом Вражке, у тёток там был дом… И вот теперь… гнию в Баклажанах… Без копейки денег. А прежде тратила на платья по четыреста рублей за фасон… Я в Париж ездила специально шить платья у Пуарэ… Ламанова ко мне за советом обращалась. Макдональд… не увлекайтесь печёнкой… помните, мой Друг, что у вас некрепкий желудок… Я проклинаю тот День, когда я покинула Москву и по увещанию мужа поселилась в нашей здешней экономии. Я так скучала… Правда, зимой я ездила в Париж… Но летом… вместо Биаррица или Остенде – вообразите – Баклажаны… Я привыкла к пляжу, к казино… приличная публика. А тут самые дикие нравы… И отсутствие природы. Степь. Муж меня прямо носил на руках, но Мне от этого было не легче… А потом ещё эта революция… мы переехали в город, потому что в деревне прямо было страшно жить… Васька… ведь ты же знаешь, что песочек за шкафом… Нечего мурлыкать…

Очень стыдно. А при Скоропадском муж мне предложил бежать за границу. А я – я подошла к своим гардеробам и думаю: как же я оставлю платья… Багажа нельзя было брать… И потом ещё мебель. Я отказалась ехать. А он – странный, обиделся, что я предпочла ему платья, и уехал один. Теперь я давно все продала… и так трудно жить… Я писала мужу, что теперь я согласна… но он не отвечает… Ах, это такой эгоистичный человек… Помните Наталку Переперченко? Она ведь теперь также где-то в Бразилии, и я ещё кое-что подозреваю… Но скажите… когда же все это кончится?

То есть что?

Большевики. Ведь это же ужасно… Нами правят хамы… Я – графиня – хожу в этом тряпье, а моя бывшая судомойка шьёт себе каждый месяц новое платье.

Её муж хорошо зарабатывает,- заметила Екатерина Сергеевна.

Да, но кто она такая?.. Ведь это же надо, моё счастье, принимать в расчёт… Я вовсе не крепостничка, и я никогда на прислугу не кричала, но за стол я с собою кухарку не посажу… II у a quelque chose 1… что воздвигает между нами стену… И они это понимают…

– Советская власть, к сожалению, очень прочна,- почему-то обиженно сказал Степан Андреевич,- у нас в Москве о контрреволюции все и думать-то забыли.

Но заграница не будет же терпеть большевиков… Гинденбург, например, очень порядочный человек… Он не допустит, чтобы людей грабили безнаказанно у него на глазах. Ведь нас же всех ограбили… Ну, а чем живут у вас в Москве люди нашего круга?

Служат, работают…

Но где же служат?

– На советской службе…

– Ну, я не думаю, чтоб порядочный человек служил большевикам.

– Отлично служат и очень довольны.

Мой племянник, я знаю, торгует папиросами, но служить он не идёт… Он чтит память своего отца. Впрочем, были ведь и среди аристократов подлецы. Лучшие люди сейчас, разумеется, за границей.

Степана Андреевича засосал червячок. Но засосал как-то не по-московски. Должно быть, не к тому месту присосался.

Не знаю, что делают за границей эти лучшие люди… Иностранцы, кажется, их не очень поощряют. Говорят, в Париже если скандал – обязательно замешаны русские эмигранты…

Не думаю, чтоб мои, например, родные вели себя в Париже недостойно. Они не захотят пятнать фамилию Шиловых. Но в Москве, говорят, такой ужас. В квартирах теснота… Все загромождено…

Мы привыкли…

А женщины, говорят, совершенно потеряли мораль… Они пьют вино хуже мужчин… Да позвольте, ведь это вы же мне рассказывали, Екатерина Сергеевна…

Мне Стёпа говорил…

Степан Андреевич подавился неродившимся словом.

Ну, конечно,- сказал он,- катастрофическое время не могло пройти без последствий… Но всё-таки нельзя отрицать, что революция принесла и много пользы.

Наступило нескладное молчание. Комната урчала мурлыканьем дремлющих котов. Мурлыканье это текло из всех углов, из-под стола, из-под кровати, с горки, отовсюду. Оно было разнообразно и напоминало хаотическое тиканье часов в часовом магазине.

Анна Петровна недоуменно молчала, моргая глазами, а Екатерина Сергеевна с некоторым испугом поглядывала на Степана Андреевича. Пелагея Ивановна встала.

Пойду домой,- сказала она и подняла с полу громадный баул с провизией.

Степан Андреевич вскочил.

Я вам донесу его до дому. Разве можно вам, да ещё раненой, носить такие тяжести!

Вы, право, напрасно беспокоитесь.

Нет, нет. Мои рыцарские чувства вопиют.

И он отнял у неё баул.

Но вы «все-таки» ещё навестите меня… Я в эти часы всегда дома…

Екатерина Сергеевна тоже поднялась.