Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

И вы, я слышал, едете.

И я еду на сей только раз. Голос мой, разумеется, слаб, но владыке одному трудно… Стар он становится, и подобная езда в переполненных вагонах гибельно отражается на его здоровье. Дня через два едем.

– Что ж, я вам завидую. Вы тверды в вере и за неё стоите. Я бы хотел быть на вашем месте.

– А вы разве не веруете?

Степан Андреевич считал невежливым сказать священнику, что он не верует в бога – все равно, как сказать писателю, что не читает книг.

Я, знаете, может быть и верю… но как-то иногда… Какая уж теперь в Москве вера… Тяжкое время пришло для церкви,- любезно прибавил он.

Отец Владимир улыбнулся, и глаза у него вдруг заблистали.

Именно теперь-то и вера,- сказал он спокойно.- И вовсе не тяжкое время для церкви, а хорошее время. От похвал да от поощрения жиреет земная церковь, буржуйкой делается и о небесном женихе своём забывает… Что крыши теперь в храмах не крашены да протекают, это так. Ну, конечно, священнослужители в бедственном состоянии и многие голодают и терпят гонения… так ведь на то они и священнослужители… Они-то уж помнить должны, что не о хлебе едином. Разрушается видимость, оболочка и мишура, а пламя-то церковное, когда задуть хотят его, тем ярче пылает. Нет, милостивый государь, не имею удовольствия знать имени и отчества…

Степан Андреевич.

Нет, Степан Андреевич, неправда это, что сейчас дурное время для церкви. Воистину нужное ей подошло страдание, ибо не в том церковь, что архиереев министры обедами угощают и для них концерты в благородном собрании устраивают… Не в том её сила, и благополучие внешнее – лютейший её враг, приспешник дьявола. Из крестных мук родилась она, и ими живёт, и ими жива будет вовеки.

К сожалению, не все священники так рассуждают.

По слабости, ибо сильна плоть, и, конечно, раньше жилось лучше и за требы платили больше и не подвергали карам за веру. Так не с этих слабых пример брать.

Пелагея Ивановна принесла в это время чайник, достала из шкафа чашки и блюдца.

Степан Андреевич посмотрел на неё и тут же отвернулся, словно сделал что-то нехорошее.

А все-таки русский народ, по существу, не религиозен,- сказал он,- «Безбожника» у нас все мужики читают.

Насчёт «Безбожника» недавно смешно тут у нас

один дядько с членом исполкома поспорил. «Ты же говоришь, нет бога, а як же вiн тут намалёван».- «Так ведь это,- тот отвечает,- насмешка».- «Так это надо мной смеются?» – «Не над тобой, а над богом». А тот махнул рукой и говорит: «Плевав господь на твою дулю».

Вообще этот дядько Перченко очень остроумный,- оживившись, сказала Пелагея Ивановна.- Помнишь, как он полтавскому коммунисту ответил…

Да, да… Сюда, знаете, приезжал такой коммунист из Полтавы… Вот ему и стали все жаловаться: плохо, мол, живётся. А он и отвечает: «Ну, что ж, это известное дело, там хорошо, где нас нет». А Перченко и говорит: «Это верно, говорит, где вас нет, там очень хорошо» – т. е. где коммунистов нет… Ха, ха!

Странно, удивительно странно устроено сердце человеческое. А может быть, и не вообще человеческое сердце, а в частности сердце Степана Андреевича Кошелева. Теперь обиделся он вдруг на мораль и на вечную истину, на (тьфу! тьфу!) категорический императив обиделся. Вдруг почувствовал он, что совестно ему вожделеть к замужней женщине, да ещё при Духовном муже, стыдно посягать на семейный уют.

Это уж что такое, и в каком веке мы живём, и откуда такие мысли?..

– Мне пора,- сказал он,- надо ещё поработать.

– А какая у вас работа?

– Я – художник.

– Зарисовываете наши окрестности?

– Да… понемножку. Спасибо за угощение. – Вам вечное спасибо. Поистине господь внушил вам о ту пору искупаться… Благ он и милостив во всём, а мы не замечаем и все приписываем случаю…

Во всяком случае, я тоже очень рад, что спас Пелагею Ивановну.

Спасибо вам…

Степан Андреевич поспешил завернуть за угол.

В воротах кошелевской усадьбы столкнулся он опять с Бороновским.

Что с вами?- вскричал он, поражённый выражением его лица.

Нездоровится… Знобит и вообще… плохо. Ну, я поспешу.

Степан Андреевич поглядел ему вслед, отвернулся и вдруг весь затрепетал от какого-то романтического восторга. Молодостью захлебнулся.

Он пошёл бродить по зелёному саду и, отплёвывая косточки мягких сладких абрикосов, напевал из «Риголетто»:

– «Та иль эта, мне все равно, мне все равно. Красотою все они блещут…»

Владыко с отцом Владимиром в Харьков уехал,- сказала Екатерина Сергеевна,- Клавдия Петровна уж молебен служила о плавающих и путешествующих. Она все боится, что владыко под поезд попадёт. В самом деле, страшно. Старый человек и притом в рясе.