Дмитрий Таганов - Русское воскрешение Мэрилин Монро. На 2 языках

– Как звали этого человека? – спросил я, не оборачиваясь и продолжая рассматривать знакомые черты лица.

– Я понимаю ваше удивление. Его звали тоже Сергей. Он был нашим сотрудником, работал в аппарате партии.

– Поразительное сходство.

– И он тоже писал стихи. Внешне его можно было принять а близнеца. Он боготворил великого поэта.

– Похож… Но слишком вошел в образ. В петлю зачем же лезть!

“What’s his name?” I asked, continuing to examine the familiar features of the man’s face.

“Well, I quite anticipate your further surprise. His name was also Sergey. He was colleague of ours working in this office.”

“Striking resemblance.”

“By the looks he could be taken for a twin, you know, and he idolized the great poet, too. Of course, he also wrote verses.”

“He played this role too true. But why put the neck into the noose!”

Я вспомнил, что после самоубийства поэта Сергея Есенина девяносто лет назад, за ним в петлю полезли десятки его почитателей, – как бы их сегодня назвали, «фанатов». Возможно, и этот был из тех же, только очень запоздалый. И внешне неотличимый.

– Похоже на самоубийство, – сказал я, так и не повернувшись к Фомину.

– Следователь сказал то же самое.

– Вы думаете иначе?

– Я хотел бы услышать сначала ваше квалифицированное мнение.

– Когда его нашли?

– Утром. Нашли сотрудники. Висел на крюке от люстры. На этом кабеле. Следователь сказал, что по всем признакам, он провисел всю ночь.

– Тело сняли следователи?

– Да. Но я сделал утром несколько фотоснимков перед этим. Взгляните. – Он вынул из кармана маленькую цифровую камеру и протянул ее мне.

After poet’s suicide almost hundred years ago dozens of his admirers did the just same, in the same manner – his fans, as they could be called today. Perhaps this case was of this kind, very belated, but outwardly indistinguishable.

“It looks like suicide,” I said, with my back to Fomin.

“Police investigator said the same thing.”

“Do you think otherwise?”

“I would like to hear your expert opinion.”

“When was he found?”

“Early in the morning. Colleagues found him hanging on a hook from a ceiling chandelier with his neck in this cable-noose. The police said he probably hung there all night.”

“Who removed the body? Police?”

“Yes. I managed to take some photos before that, though. Take a look.” He got out from his pocket a small digital camera and handed to me.

Один за другим я просмотрел внимательно все пять снимков, сделанных с разных сторон. Висящее на крюке худое тело, шея неестественно вытянута, глаза полуоткрыты. Я попробовал на этих снимках увеличить зумом изображение шеи. Затяжка петли могла что-нибудь прояснить. Чужая рука затягивает петлю резко и сильно, со злобой. Своя – всегда робко, страшась петли и боясь причинить лишнюю боль. Но все эти изображения были слишком мелкими, и зум только размазывал шею на мутные и бледные квадраты.

Но на одном из снимков был виден край окна. Стекло было темным, и был заметен отблеск от вспышки фотокамеры. В сентябре такое темное стекло могло быть не позднее семи утра. «Ранехонько они начинают трудиться в этой партии» – подумал тогда я.

One by one I carefully examined five images taken from different angles. Thin body hanging on the hook; the neck unnaturally stretched; half-opened eyes. I tried to enlarge the image of a neck with the zoom. The way of tightening the noose knot could clarify something. Cruel killer’s hands tighten the noose sharply and strongly, maliciously. One’s own hands always do it timidly, fearing to cause unnecessary pain. But all these images were too small, and the zoom only smeared a neck into cloudy squares. One picture showed a part of a window. Glass at the edges was black, with the bright glare sweeping up from the camera’s flash in the middle. “How early they start working in this party!” I silently reflected, because in September, in Moscow, such a dark window could be no later than at seven in the morning.

– Хорошие фото. – сказал я и вернул камеру. – Что-нибудь еще?

– Вот нашли на его столе…

Фомин протянул мне лист бумаги. Это была обыкновенная принтерная распечатка. Но шрифт был выбран не стандартный, а наклонный, как бы рукописный. И всего две строчки:

Я ухожу из сентября

Лечу к Тебе, встречай меня.

Стишок, конечно, был в самую тему. Только было странно, что поэт последние в своей жизни строчки написал не своей рукой, а набрал на компьютере, да еще выбрал особый витиеватый шрифт. Но кто поймет этих поэтов…

“Good photos,” I said and returned him the camera. “Anything else?”

“They found it on his table.” Fomin handed me a sheet of paper. It was an ordinary computer printout, but the chosen font was not standard, it was slanted as if handwritten. There were only two lines.

Jumping out of September,

God is closer, meet me there.

The rhyme was, of course, right to the point. However, it was odd that these last words in his life the poet did not write with his hand, but typed with computer and picked such a flowery font. But who can understand these poets.

– Анализ крови у него взяли?

– Зачем?

– На алкоголь, наркотики, сильно действующие снотворные.

– Не знаю… Я не видел.

Ничего больше на поверхности не было, поэтому я начал закругляться:

– Похоже на суицид.

– Я тоже так думаю. Он был неуравновешенный молодой человек. Очень хороший и очень неуравновешенный. Мы все скорбим.