Дмитрий Романовский - Я убил Мэрилин Монро

© Дмитрий Владимирович Романовский, 2015

© Дмитрий Владимирович Романовский, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Не люблю бедных людей. Нет, не по социальным причинам. Все люди моей профессии не любят бедных. До этого у меня была другая профессия. Я был водителем такси. В то время они требовались во всех таксопарках. Нью-Йорк я хорошо знал, документы мои были в порядке, так что получение работы не составляло проблемы. Мне было уже около тридцати, что соответствовало моим документам. Два года разницы в моем возрасте уже никто не заметит. Людей я хорошо знаю, и сев за руль такси, я уже через несколько дней мог с легкостью определить на какие чаевые можно рассчитывать с того или иного пассажира. У меня появились любимые места. Например, Линкольн-Центр в час театральных разъездов. Здесь три здания: Метрополитан-опера, Сити-опера и Аври Фишер Холл. Чаще всего люди здесь садятся парами. Это всегда интеллигентные люди среднего класса. Публика высшего класса разъезжается в своих машинах, запаркованных в дорогом паркинге под зданием оперы. Позже я узнал, что некоторые представители высшего класса предпочитают возвращаться из театра домой пешком, поскольку живут недалеко от оперы в респектабельных кварталах, где исключается присутствие ночных грабителей. Идет такая нарядная дама, манто нараспашку, на шее гирлянды натуральных бриллиантов, идет в ночной толпе нарядных богатых людей, и никто здесь ее не ограбит: Гарлем далеко, а Бруклин еще дальше. Бедные люди разъезжаются из театров на общественном транспорте или на своих дешевых машинах, запаркованных на улице за много кварталов от оперы. Однажды я отвозил из Метрополитан-оперы целую негритянскую семью в Гарлем. Кажется, это был какой-то балет Петра Чайковского, на который интеллектуалы полагают нужным водить детей. Это была интеллигентная семья. Муж говорил с женой вежливо. И двое их детей, сразу видно, были хорошо воспитаны, и чего-то понимали в классической музыке, хотя и были черными как головешки. В Нью-Йорке мало таких людей. Если и попадаются черные интеллигентного вида, то они обычно из Парижа и говорят с французским акцентом. Но эти черные были коренными американцами и жили в Гарлеме. Когда я подвез их к дому, черный дал мне хорошие чаевые и предупредил меня, чтобы я не брал пассажиров в его районе: это опасно. Я это знал, но вежливо поблагодарил черного за предупреждение. Выходя из машины, они сказали мне «спасибо», и даже их дети сказали «спасибо» без напоминания родителями. Ограблений я не боюсь. У меня хорошая выучка, реакцию я не утратил, и если какой чудаковатый пассажир приставит мне к уху пистолет и потребует дневную выручку, я хорошо знаю как себя вести, и этот чудак окажется на пустынной обочине со свернутой шеей. Однако, из осторожности я не беру подобных пассажиров, заранее определяя их непредвиденные (для полиции) свойства. Правда, за это могут оштрафовать и даже судить. Полиция набирает из своих кругов черных агентов, которые придают своей внешности вид грабителей, останавливают такси, и если таксист их не берет, предъявляют бляху, отбирают документы, и таксиста судят за дискриминацию черных. А какая дискриминация? Всем известно: полиция дискриминирует всех таксистов, не разбирая цвета кожи. А впрочем, работать таксистом не так уж и плохо. Пассажиры иногда развлекают. Я проработал в такси около трех лет. Заработки были приличные. В отпуск я ездил во Флориду, но даже для этого денег было достаточно, чтобы не трогать тайных сбережений. Однажды я вез пассажира в аэропорт. Лицо его мне показалось знакомым. Но за последние годы я перевидал столько лиц, что стало трудно связывать их с какими-то событиями. Пассажир попался разговорчивый, спросил, где я так загорел. Я сказал, что во Флориде. Он оживился, сказал, что учился в Бискейн-колледже и давно не был в Майами, стал расспрашивать о новых отелях, и закончено ли строительство набережной, и насколько расширили виллу Вискайя. Несмотря на то, что я отвечал довольно кратко, он вдруг спросил:

– У вас есть брат?

И тут я узнал его.

– Нет, – ответил я равнодушным тоном.

– У вас нет родственника, которого бы звали Уильям?

Я сделал вид, что подумал немного, и ответил:

– Нет.

– Дело в том, что у вас уникальный тембр голоса. Такой голос я слышал только у одного человека. Вот я и подумал, что у вас могут быть родственные связи с Уильямом. Хотя голос по родству не передается. Я как-то разговаривал с незаконным сыном Таккера, у него скрипучий бас.