Мария Голованивская - Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских

5) Отмечена повышенная отрефлексированность поведения при испытывании эмоций у французов (из сочетаемости соответствующих существительных) и наличие специальных понятий, отражающих непосредственную реакцию в русском языке.

6) Отмечены специфические понятия в русском и французском языках: понятие angoisse не имеет точного русского эквивалента и отражает квинтэссенцию важнейшего для современного французского сознания понятия – экзистенциальный страх, получившего огромную культурную разработку. Русское понятие восторг также специфично, оно противостоит русской божественной созерцательной экзистенциальной радости и делает акцент на сильном, конкретном, непосредственном проявлении чувства.

7) Ситуация, проявившаяся при сопоставлении русской радости и французского joie, указывает на сохранившиеся в сознании русского человека установки на этизацию, обожествление, одухотворение ряда категорий, представляющихся «высшими» в данном типе национального сознания. Французское же сознание представляет в данном случае образец сознания гуманистического, при котором мерилом всего является человек, каким бы он ни был (чаще – далеким от божественности), и все существует в его реальном человеческом масштабе.

Библиография

1) Петровская В. А. Европейские системы воспитания // Основы здорового образа жизни и нравственного воспитания в СССР. М., 1968.

2) Якушенков С. Н. Структура и семантика социальных статусов // Власть в аборигенной Америке. М., 2006. С. 26–40.

3) Ясперс К. Общая психопатология. М., 1997; а также Буянов М. И. Беседы о детской психиатрии. М., 1992.

4) Топоров В. Н. Семантика мифологических представлений о грибах // Балканский сборник. М., 1978.

5) Пеньковский А. Б. Радость и удовольствие в представлении русского языка // Логический анализ естественного языка. Культурные концепты. М., 1991. С. 148–155.

6) Успенский В. А. О вещных коннотациях абстрактных существительных // Семиотика и информатика. Вып. 11. М., 1979. С. 146–147.

7) Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры. М., 1990. С. 396.

8) Фромм Э. Иметь или быть? М., 1990. С. 125–127.

9) Спиноза Б. Этика. Избранные произведения Т. 1. Ч. 2, 3. М., 1957.

10) Оаtlеу К. Best Laid Schemes: The Psychology of Emotions. Cambridge, 1992.

Если иметь в виду отдаленную перспективу, то мы хотели бы видеть наше исследование предельно расширенным комментарием к французской культуре во всех смыслах этого слова. Таким комментарием, в котором, в первую очередь, нуждался бы носитель русского языка, какой бы конкретной целью он ни задавался: будь то обучение языку, перевод, общение, восприятие художественного творчества, деловое сотрудничество, туризм и пр. Такой комментарий, очевидно, может быть представлен в совершенно различных формах – от двуязычного словаря «слов и идей» (лингвистической разновидности культурологического словаря) до специальных пособий по переводу, особого комментария в учебниках и обучающих программах. В идеальном варианте – комментарий-тезаурус, составленный не только лингвистами, но и историками, философами, культурологами, политологами, психологами и социологами. Мы искренне надеемся, что наша работа будет продолжена именно в составе такого расширенного коллектива. Наша надежда кажется нам обоснованной, ведь при всё возрастающем контакте русских с западом приходит осознание того, что необходимо преодолевать не только языковой барьер, но и барьер принципиально иного менталитета.

Мы хотели бы еще раз подчеркнуть (см. Введение к этой книге) роль исследователей, наметивших направление поиска. Так, Эдвард Сепир отмечал: «Ни один человек, хотя бы поверхностно интересовавшийся французской культурой, не остался безразличным к таким ее свойствам как ясность, отчетливая систематичность, уравновешенность, тщательность в выборе средств и хороший вкус, которые пронизывают столь многие аспекты национальной цивилизации» (1). Все это и многое другое мы смогли увидеть, анализируя понятийный фонд французского языка. Сепир также писал и о русских, об их индивидуальном подходе к человеку, об их «корневой человечности», пренебрежении к институциональным перегородкам, об их безответственности.

Очевидным образом противопоставляя русский менталитет западноевропейскому, Анна Вежбицкая отмечала в русских эмоциональность, выражающуюся в акцентировании чувств и их свободном изъявлении, в высокой эмоциональности русской речи; иррациональность к противоположному так называемому научному мнению; неагентивность – ощущение того, что людям неподвластна их жизнь, фатализм, смирение и покорность; любовь к морали – абсолютизация моральных измерений человеческой жизни, рассуждение в терминах добра и зла и пр. (2).