Мария Голованивская: Нора Баржес

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( )

Ты меня больше не возбуждаешь.

Врешь.

Она встала, провела рукой по своим каштановым коротко стриженым волосам (под мальчика, опять подумал он), подошла к окну, закурила.

Ты опять куришь?

Я не понимаю, почему тебя это вообще так волнует. Меня, например, не волнует, что мне не о чем с тобой говорить.

Он почувствовал холод. Она – теплую волну, которую всегда вызывало в ней собственное раздражение.

Мы опаздываем, – бросил он.

Да, мы опаздываем, я вижу. Сейчас закончу с чемоданами, – бросила она.

Оба броска никуда не попали.

Он приготовился ждать и не нервничать.

Она – собираться, забывать, доходить до исступления и изнеможения. Вспоминать, расстегивать, возвращаться. Плакать от бессилия, глубоко затягиваясь.

Через четыре часа – самолет в Другой Город. Так у них принято – лететь в Другой Город раз в году на новогодние распродажи. На неделю вокруг нового года. Она обожала. Он терпел. Как бы из экономии. Так ему было легче ездить в эти ледяные путешествия. Точнее, в строгие. Точнее, на обычные между ними соревнования в равнодушии. По ее невысказанной мысли – шифрующие глубину отношений, надлежащее воспитание чувств, отношение подлинное, а не показное.

Он, конечно, посчитал. Как всегда, очень дорого. Этот город такой же дорогой, как и она, такой же промозгло-холодный, однообразный, формализованный. Но он любил Другой Город. Как и ее. Точнее, особенно уважал. По-одесски, с акцентом, с особенным причмоком, выражающим восхищение. Уважал до комплексов, как и положено качественному самцу, проложившему свою тропу в этих джунглях из человеческого мусора, обломков пирамид и мавзолеев, с начертанными на их шершавых стенах законами, понятиями и правилами.

Другой Город лечит.

Ветер продувает мысли, скудость и однообразие возбуждают чувства, включают воображение. А изысканность и аристократизм щекочут нервы. Таким он был, этот Другой Город.

Именно в Другом Городе она отдавалась ему лучше всего. Когда примеряла новые кожи и крутилась перед зеркалом. Он брал ее одним махом в коридоре их крошечной квартирки на одной из центральных улиц, где разгуливало много соотечественников-толстосумов с характерным пренебрежительном выражением на лице. Прямо перед зеркалом, она позволяла ему, это был их ритуал – еще раз и еще – до самого отъезда, но в остальное время они ходили по улицам, как немые тени друг друга, она курила, он, как петух, вертел головой.

Обсуждали за завтраком, как и положено в начале декабря, не глядя друг другу в глаза.

Может быть, куда-нибудь еще?

Не стоит, – вяло не согласилась она. Поздно осваивать новые маршруты.

Одежду покупаешь сама, – внезапно выкрикнул он.

Именно, – как бы продолжив его фразу, согласилась она.

Почему – одежду сама? Почему так легко согласилась? Не хотела лишних разговоров?

Спокойно, певуче, нежно, с легким румянцем, как всегда, когда выплескивала яд ему в лицо.

Свои вещи собирай сам.

Докурила. Не глядя на него, с мобильным телефоном в руке прошмыгнула в ванную.

Он кричит посреди комнаты, хрипло, будто с пулей в животе.

Гадина, кричит он, сволочь, сволочь, – так внезапно среди породистого просторного разговора, точнее, мыслей о прелестях Другого Города. С кем ты крутишь, кому ты строчишь эти писульки, рыжей шлюшке, девке копеечной?

Как в театре.

Он подумал.

Она подумала.

Почти Шекспир.

А она похожа на Пеппе Длинный Чулок, правда, милый?

Ее конек. Так беззаботно и красиво парировать патетический вопль, этим всегда возбуждала, он соврал, конечно, возбуждает, от этого и глупая обида, и бешенство, и беспомощность перед невозможностью, неуместностью ревновать. Убьет ее, решил точно, в этот раз точно, не так, как тысячу раз уже решал. Угробит, удавит, вытрет ноги и этим сотрет в порошок.

Самолет поблескивает крыльями, легкий, как облако, воздушный корабль с элегантными полосками на боках.

Просим пассажиров срочно пройти на посадку к выходу номер шесть.

Молча весь путь в аэропорт, паспортный контроль, его одесские шуточки, улыбочки майорш, шерстящих паспорта, ее мука от запрета на курение. Он видит.