А. Б. Пеньковский, отдавая дань идеалистической трактовке бытия, обосновывает такое, только в рамках этого взгляда на мир приемлемое, различие: «…Удовольствие – прежде всего и преимущественно чувственно-физиологическая реакция, тогда как радость имеет более высокую чувственную психическую природу». Мы бы рискнули провести несколько иную границу: различие радости и удовольствия в том, что удовольствие, как и удовлетворение, проявляясь физиологически, часто связано с торможением, во всяком случае, оно часто сопутствует ему (удовольствие от еды, секса, интеллектуальные удовольствия от совершенного открытия, произведения искусства, удовольствие от созерцания красоты; притом удовольствия, не обязательно связанные с радостными переживаниями, а иногда даже и с болезненными, часто вызывают расслабление и даже сонливость). Радость же связана не с торможением, а с возбуждением, она всегда позитивна и не обязательно приводит к спаду. Вернемся к работе А. Б. Пеньковского, в которой он делает весьма тонкие наблюдения: «Удовольствие скрыто в источнике и таится в его глубине. Но не в готовом виде, а лишь как потенция, виртуально, как огненная искра в кремне, материализуемая лишь при ударе огнивом». Поэтому удовольствия ищут, а найдя – извлекают. Извлекая действием – получают, получая – имеют, имея – испытывают. Чтобы искать, находить, извлекать, получать и испытывать удовольствие, необходимо «владеть технологией» всех этих действий… Удовольствие, таким образом, «механично и технично», в отличие от радости, которая «органична». «Именно поэтому, – продолжает автор, – удовольствие портят как вещь, а радость убивают и отравляют как живое существо». Метафоры, описывающие радость как живое существо, многочисленны: радость рождается, шевелится, растет, живет в человеческой душе, радость приходит и уходит, снисходит (как радуга, а радуга на небе – не от этого ли происходит вся божественность и «небесностъ» русской радости?), затихает, умолкает и заговаривает вновь .
Автор статьи с удивительной точностью реконструирует персонифицированный образ Радости: «…Под определяющим влиянием христианской идеи радости и с участием мощных токов европейской традиции в русской поэтической картине мира складывается и достраивается мифологический образ Радости как живущего на грани двух миров, земного и небесного, прекрасного женственного существа с лицом неземной красоты, с глазами-очами, излучающими небесный свет, с несущим тепло легким дыханием, с добрыми теплыми руками, с легкими ногами-стопами, с легкими, но мощными крылами, на которых она улетает и прилетает, окрыляя человека и одаряя его способностью лететь на крыльях радости». Радость ассоциирована в русском сознании с двумя стихиями: огнем и жидкостью – вспомним описание радости у В. А. Успенского: «…Радость – легкая светлая жидкость (в противовес горю, которое коннотируется как тяжелая тягучая жидкость – М. Г.). Радость тихо разливается в человеке, иногда бурлит, играет, искрится, переполняет человека, переплескивается через край. По-видимому, она легче воздуха: человек от радости испытывает легкость, идет, не чуя земли под ногами, парит и, наконец, улетает на седьмое небо» (6).
И последняя, крайне существенная и также подмеченная А. Б. Пеньновским особенность русской радости – ее альтруистичность: радость можно испытывать за другого, удовольствие за другого получить невозможно. «Показательно поэтому, – пишет автор статьи, – что глагол радоваться, как и прилагательное рад, управляет дательным падежом, в котором значение эмоционального каузатора совмещается со значением адресата: радость возвращается тому, кто является ее источником». Радость не только альтруистична, но и межличностна, ею, в отличие от удовольствия, можно заразиться и заразить, поделиться.
Итак, радость в русском языковом сознании – это:
1) живое существо;
2) женщина с крыльями;
3) огонь;
4) жидкость;
5) инфекция (заразная болезнь) с положительным знаком.
О ликовании и восторге скажем очень кратко, поскольку эти две эмоции никак не могут быть отнесены к базовым, хотя бы потому, что свойственны исключительно человеку, причем человеку социальному. Ликование , этимологически восходящее к «ликам», то есть к радостным крикам и возгласам (ЭСРЯ), отражает не столько саму эмоцию, сколько определенный тип поведения, сопровождающий при определенной конвенции выражение радости. Так, ликование , в отличие от радости , всегда открыто для наблюдения, сопровождается жестикуляцией и радостными криками, и поэтому не является интимным переживанием. В современном языке это слово описывается, подобно панике, как поведение толпы, употребляется крайне ограниченно и не дает нам возможности провести какие-либо реконструкции его мифологического образа или контекста.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу