Эдгар По - Английский с Эдгаром По. Падение дома Ашеров / Edgar Allan Poe. The Fall of the House of Usher

Of my own thoughts it is folly to speak. Swooning, I staggered to the opposite wall. For one instant the party upon the stairs remained motionless, through extremity of terror and of awe. In the next, a dozen stout arms were toiling at the wall. It fell bodily.

The corpse, already greatly decayed and clotted with gore(труп, уже сильно разложившийся и заляпанный запекшейся кровью) , stood erect before the eyes of the spectators(стоял прямо перед глазами зрителей) . Upon its head, with red extended mouth and solitary eye of fire(на его голове, с красной раззявленной пастью и единственным огненным глазом: «глазом огня»; to extend – расширять, растягивать ) , sat the hideous beast whose craft had seduced me into murder(сидел отвратительный зверь, чье коварство привело меня к убийству: «соблазнило меня в убийство»; to sit – сидеть ) , and whose informing voice had consigned me to the hangman(и чей предательский: «сообщающий» голос предал меня палачу; to hang – висеть; вешать; hangman – палач ) . I had walled the monster up within the tomb(я замуровал это чудовище в склепе)!

The corpse, already greatly decayed and clotted with gore, stood erect before the eyes of the spectators. Upon its head, with red extended mouth and solitary eye of fire, sat the hideous beast whose craft had seduced me into murder, and whose informing voice had consigned me to the hangman. I had walled the monster up within the tomb!

Horror and fatality have been stalking abroad in all ages(ужас и пагуба рыскали повсюду во все века; to stalk – красться; преследовать; abroad – за границей; повсюду, широко ) . Why then give a date to this story I have to tell(зачем тогда давать = сообщать дату этой истории, которую я имею рассказать) ? Let it suffice to say(пусть будет достаточно сказать; to suffice – хватать, быть достаточным ) , that at the period of which I speak(что в эпоху, о которой я говорю) , there existed, in the interior of Hungary, a settled although hidden belief(существовала в глухих местах Венгрии прочная, хоть и скрытая, вера; interior – интерьер, внутренние области страны; settled – обосновавшийся, прочный; to hide – прятать; hidden – спрятанный, скрытый ) in the doctrines of the Metempsychosis(в доктрины метемпсихоза = переселения душ) . Of the doctrines themselves – that is, of their falsity, or of their probability – I say nothing(о самих этих доктринах – то есть об их ложности или же об их возможности – я не говорю ничего) . I assert, however, that much of our incredulity(я утверждаю, однако, что большая часть нашего неверия) – as La Bruyère says of all our unhappiness(как Лабрюйер говорит обо всех наших несчастиях) – “ vient de ne pouvoir être seuls («происходит от неспособности быть в одиночестве» – фр. ) .”

Horror and fatality have been stalking abroad in all ages. Why then give a date to this story I have to tell? Let it suffice to say, that at the period of which I speak, there existed, in the interior of Hungary, a settled although hidden belief in the doctrines of the Metempsychosis. Of the doctrines themselves – that is, of their falsity, or of their probability – I say nothing. I assert, however, that much of our incredulity – as La Bruyère says of all our unhappiness – “ vient de ne pouvoir être seuls .”

But there are some points in the Hungarian superstition(но есть некоторые моменты: «пункты» в венгерских верованиях) which were fast verging to absurdity(которые непосредственно: «прочно» граничили с абсурдностью; fast – быстро; прочно; verge – край, грань; to verge – граничить ) . They – the Hungarians – differed very essentially from their Eastern authorities(они, венгры, отличались весьма существенно от своих восточных властителей) . For example, “ The soul ,” said the former(например, душа, – говорили эти первые) – I give the words of an acute and intelligent Parisian(я передаю слова одного проницательного и умного парижанина) – “ ne demeure qu’une seule fois dans un corps sensible: au reste – un cheval, un chien, un homme même, n’est que la ressemblance peu tangible de ces animaux («живет лишь один раз в чувствующем теле, в остальном же – лошадь, собака, даже человек – суть лишь мало осязаемое подобие этих животных» – фр. ) .”

But there are some points in the Hungarian superstition which were fast verging to absurdity. They – the Hungarians – differed very essentially from their Eastern authorities. For example, “ The soul ,” said the former – I give the words of an acute and intelligent Parisian – “ ne demeure qu’une seule fois dans un corps sensible: au reste – un cheval, un chien, un homme même, n’est que la ressemblance peu tangible de ces animaux .”