Сидни Шелдон: Незнакомец в зеркале

Безуспешно пытаясь устроиться, Тоби прокрадывался в кабаре и ночные клубы и жадно наблюдал за выступлениями лучших комиков страны. Он знал, что когда-нибудь станет таким же известным, нет, гораздо более знаменитым.

Деньги кончились; пришлось устроиться мойщиком посуды. Тоби звонил матери каждую субботу, по утрам, чтобы платить по сниженному тарифу. Фрида рассказывала Тоби, какой переполох вызвал его побег.

– Посмотрел бы ты на них! Полисмен каждый вечер приезжает сюда на патрульной машине и ведет себя так, словно мы гангстеры. И все время допрашивает, куда ты делся.

– Что ты ему сказала? – встревожился Тоби.

– Правду. Что ты удрал из города, ночью, как вор, и если я когда-нибудь доберусь до тебя, удушу собственными руками.

Тоби громко расхохотался.

Летом Тоби удалось найти работу ассистента у фокусника, бездарного шарлатана, толстяка с бессмысленными глазками-пуговками. Он выступал под псевдонимом Великий Мерлин. Они работали во второразрядных отелях, и главные обязанности Тоби состояли в том, что он затаскивал в фургон, а потом разгружал тяжелый реквизит Мерлина, да еще ухаживал за животными, которых фокусник на представлениях вытаскивал из цилиндра: шестью белыми кроликами, тремя канарейками и парой хомяков. Поскольку Мерлин все время боялся, что кроликов съедят, Тоби был вынужден жить вместе с подопечными в крохотной, чуть больше стенного шкафа комнатке, и юноше казалось, что он насквозь пропитался омерзительным запахом.

Он все время чувствовал, как ужасно устал – оттого, что приходится перетаскивать тяжеленные ящики с двойным дном и потайными отделениями, ловить постоянно разбегающихся зверюшек. Больше не осталось никаких иллюзий. Он часами сидел в убогих унылых комнатенках, ломая голову над тем, как пробить дорогу в шоу-бизнес, непрерывно упражняясь перед зеркалом, имитируя комиков, а единственными зрителями были вонючие зверьки.

Однажды в конце лета, в субботу, Тоби, как всегда, позвонил домой. На этот раз трубку взял отец.

– Это Тоби, папа. Как поживаешь?

В ответ гробовое молчание.

– Алло! Ты слышишь?

– Слышу, Тоби.

Что-то в голосе Пауля заставило Тоби похолодеть.

– Где мама?

– Вчера увезли в больницу.

Тоби так стиснул трубку, что хрупкая пластмасса, казалось, вот-вот лопнет.

– Что с ней?

– Доктор сказал, сердечный приступ.

Нет! Только не мать!

– Она выздоровеет? – отчаянно борясь со страхом, воскликнул Тоби. – Ведь правда? – Сам того не замечая, он почти кричал: – Скажи, с ней все будет хорошо? Скажи, черт бы тебя побрал!

И далеко, за миллион миль, услышал отцовский плач:

– Она… она умерла несколько часов назад.

Слова ударили в лицо, словно поток раскаленной лавы, сжигая, уничтожая, впиваясь в Тоби, пока тот не почувствовал, что все тело охвачено огнем. Отец лжет! Не может она умереть, не может! Они ведь заключили договор! Тоби станет звездой, а мама всегда будет рядом, ее ждут великолепный пентхаус, лимузин с шофером, меха и бриллианты…

Рыдания душили Тоби, он не мог набрать в грудь воздуха и, как сквозь сон, услышал далекий голос:

– Тоби! Тоби!

– Я еду домой. Когда похороны?

– Завтра. Но тебе нельзя приезжать. Они ждут. Эйлин вот-вот родит, а ее отец объявил, что убьет тебя. Появишься здесь – все пропало.

Значит, он не имеет права даже попрощаться с единственным на земле человеком, которого любил.

Тоби весь день пролежал в постели, вспоминая мать. Образ ее так живо представал перед глазами: вот она на кухне, готовит и рассказывает сыну, какое прекрасное будущее его ожидает; а вот в театре, в первом ряду, аплодирует со слезами на глазах… Смеется над его пародиями и шутками… Складывает вещи в чемодан: «Когда станешь великим человеком, вызовешь меня…»

Тоби лежал не двигаясь, оцепенев от горя. В мозгу настойчиво билась одна мысль: «Никогда мне не забыть этот день, пока я жив. 14 августа 1939 года. Самый важный день в моей жизни».

Он оказался пророком. День этот повлиял на всю его дальнейшую судьбу, но не по причине смерти матери, а из-за событий, происходивших в этот момент в маленьком городе Одесса, штат Техас.

Госпиталь, унылое безликое здание, невыразительного цвета, цвета благотворительности, был погружен в тишину. Внутри он был поделен на крохотные палаты-клетушки, где доктора пытались по мере сил облегчить страдания несчастных.

Четыре утра – время тихой смерти, беспокойного сна, час долгожданного отдыха для персонала перед каждодневной неустанной битвой.