Оливия Уэдсли - Маленькие радости

Дети становились тогда источником утешения.

Когда прекращалась головная боль, исчезали видения и поглощающая жажда не охватывала его со всей своей силой, он беседовал с ними и нежно посмеивался над их поражающим невежеством и испорченной речью, рисовал для них картинки. Он был бы блестящим художником: чувство красок было у него поразительное, его рука, какой бы неустойчивой и дрожащей она ни была, всегда была верна линии. Он был художником по натуре.

Тони и Фэйн, в своих отрепьях, сидели тогда рядом с ним и, зачарованные, смотрели на чудеса, которые вырастали на стене и на клочке бумаги при помощи цветного мелка и карандаша. Он еще разговаривал с ними по-французски, в то время как их мать, развалившись, по обыкновению, на постели, читала газеты и бессмысленно смеялась над их тайными забавами. Его произношение отличалось той чистотой, которую он впитал в течение двухлетнего пребывания, еще мальчиком, в Париже.

Он пел им очаровательные французские песенки, закинув голову и с веселым смехом в воспаленных голубых глазах.

Тони любила его так, как только она могла любить кого-нибудь и что-нибудь, кроме еды. Фэйн, со своим непрямым характером, удивлялся отцу и побаивался его. Для него он был тем, чем можно похвастать на улице. Мать почти не замечала детей. Она перестала быть матерью и даже женщиной и стала существом, исполненным жажды, глухим и слепым умственно и нравственно ко всему другому, – жалкая пародия на то, что было когда-то божественным созданием. «Моя старуха уже хватила», – говорил Фэйн, а Тони соглашалась и ругала свою мать. Она не любила ее, но и не боялась, как боялся Фэйн. Он вообще боялся многих вещей. Лгать и воровать он всецело предоставлял Тони, и она исполняла и то и другое в зависимости от обстоятельств и в меру требований. Когда их заставляли, они ходили в школу и удирали оттуда, как только могли. Они были постоянно голодны. Казалось, что питье нужно всегда, еда же так редко, что дети могли сосчитать те дни недели, когда бывал обед.

Понедельничный и вторничный разгулы – пособие получалось в начале недели – неизменно обозначали еду, если только удавалось стянуть у отца деньги. Когда он бывал трезв, он сидел либо без гроша, либо тщательно берег оставшиеся гроши в ожидании мучительной жажды, которая скоро должна была появиться.

Тони в девять лет была очень маленьким слабым существом с острым язычком и неограниченным запасом дурных слов. Ее единственной жизненной чертой была любовь к краскам. Она даже о голоде забывала, когда смотрела, не отрываясь, на гору блестящих красных томатов, лежащих на возке, или на связку игрушечных воздушных шаров, стремительно тянущихся к небу.

– Я люблю вид вещей, которые выделяются, – сказала она однажды отцу грубоватым голосом, но с необычной для нее застенчивостью.

– Ты хочешь сказать, я полагаю, что любишь вещи, которые выделяются особой красочностью среди окружающего, – сказал он вяло. – Да, верно, в жизни есть такие моменты. Какая жалость, что ты так чертовски некрасива, – продолжал он. – Когда ты вырастешь, ты будешь у самой себя бельмом на глазу. Странно, что ты – дочь своей матери и моя. Тебе следовало быть белокурой и с голубыми глазами. Фэйн – это наш тип.

Тони не обратила достаточного внимания на его замечание. Как выглядит человек, пока еще не интересовало ее, и, так как принадлежности ее туалета были самого первобытного свойства, ей еще не случалось присматриваться к себе самой.

Во вторник утром она проснулась не сразу. Отец стонал от непереносимой головной боли. Несмотря на привычное и постоянное пьянство, он страдал этим. Мать лениво бродила кругом, напрасно стараясь расчесать спутавшиеся волосы. Наконец она подобрала свалившийся старый чепчик и кое-как приколола его. С тупой улыбкой она посмотрелась в разбитое зеркало.

Фэйн, проснувшись в своем углу, смотрел на мать ясным взором насмешливой молодости.

– Вы выглядите, как барыня, да, – сказал он с усмешкой. Тони также усмехнулась, этот привлекательный процесс имел свои развлечения. Мать быстро обернулась – ее бледное лицо покраснело от злости – и обругала детей. Сомарец стал проклинать поднявшийся шум.

– Ну, пойдем, – прошептал Фэйн Тони. – Пойдем и попробуем раздобыть кусочек съестного. Пойдем!

Они оба вышли.

В нижнем этаже жила жена рабочего. Ее муж был ранен во время уличного столкновения и находился в госпитале. Женщина эта была добрая душа и часто давала детям хлеба или чаю.