Оливия Уэдсли - Маленькие радости

Тони нетерпеливо ждала, но он не засыпал и продолжал разговаривать громким возбужденным голосом.

– Ты же снова взял их, поднимаясь домой, – сказала она небрежно.

Он послал ей проклятие и продолжал бормотать.

– Дверь открывается, – произнес он возбужденно, показывая трясущимся пальцем на дверь. Он попытался встать, но не смог. – Тони, – произнес он шепотом, в котором слышался ужас, – иди сюда!

Она подошла к кровати и, проходя через комнату, сказала:

– Войди, поганый трусишка, они оба – как мертвые.

– Тони, – закричал Сомарец, когда дверь распахнулась шире. Он лихорадочно ухватился за нее, и его скрюченные руки, как клещи, захватили ее тонкие маленькие ручки.

– Это же Фэйн, – сказала она, стараясь освободить руки. – Заходи же, не можешь ты, что ли? – крикнула она резким голосом.

Дверь открылась во всю ширину, и в комнату пробрался мальчик с остановившимися от ужаса глазами.

При виде его капитан Сомарец разразился потоками ругани. Это исчерпало его силы. Он откинулся назад, тяжело дыша. Тони резким кивком показала мальчику, чтобы он не шумел. Тот притаился у двери.

К тяжелому сонному дыханию женщины присоединилось хриплое отрывистое дыхание пьяного мужчины. Тони бесшумно повертелась у кровати и снова глубоко запустила руку в карман спящего. Она вытащила оттуда три медяка.

Мальчик поднялся и ждал, и на его напряженном лице отображался вопрос, который он боялся произнести, чтобы не разбудить спящих. Тони пробралась к нему.

– Три пенса, – прошептала она, ликуя. Дети вместе выскользнули из комнаты и спустились по лестнице.

Тони схватила брата за руку. Он был старше и больше, но руководила с первых же дней всегда она.

– Поскребки! – сказала она через плечо на ходу. Фэйн молчаливо кивнул, слушаясь. – Старый Кулик даст на кофе, я полагаю, – прибавила она.

– Кофе? – отозвался мальчик как эхо. – Клянусь богом, я бы не отказался от глотка горячего. У меня ощущение, что мои бока настолько озябли, что не согреются никогда.

– Мы сегодня сможем спать дома, – ответила Тони. – Они оба несколько часов будут как мертвые, после того, что проглотили.

– Я сегодня хотел продать за пенни один из его раскрашенных рисунков, знаешь, тот – смеющаяся девушка и лежащий мертвый мужчина? – сказал Фэйн. – Но старуха выхватила его. Она подслушала и была только полупьяная.

Дети дошли до маленькой лавчонки. Они на мгновение засмотрелись на дымящуюся сковороду, позади которой лежали рыбины и четырехугольное желтое печенье, обильно вспрыснутое каким-то черным липким сиропом. И бледные личики раскраснелись от предвкушения.

– Ты спроси, – произнес Фэйн в возбуждении. Тони вошла в лавку, наслаждаясь густым теплом и тяжелым запахом яств.

– На два пенни поскребков, и можно ли нам съесть их здесь? – спросила она, задыхаясь.

Старый Кулик кивнул в знак согласия, опустил двухпенсовик в карман, и тот со звоном упал на кучу других медяков.

Старик взял кусок газеты и сгреб туда руками небольшую кучку темных ломотков картофеля из проволочной корзинки, висевшей над тлеющими углями.

Тони почтительно взяла жирный сверток и, опустившись на колени, положила его на полу между собой и Фэйном. Оба они ели с жадностью.

Окончив, Тони вытерла руки о старое саржевое платье, которое неровными складками спускалось до ее лодыжек. Шаль, прикрывающая рваную блузу, – вот что еще составляло ее туалет.

Одежда Фэйна состояла из порванных ботинок, серой фланелевой рубашки и штанишек, притянутых до плеч и подвязанных веревочкой.

Ему было десять лет, Тони – годом меньше. Он был красив тем отрицательным типом красоты, который так легко дается правильными чертами лица, имел матовые светлые волосы и голубые глаза, несколько близко поставленные друг к другу. В Тони было мало привлекательного. Ее маленькое острое личико отличалось выражением, которое часто бывает у детей улицы и является следствием того, что им с самого младенчества неизбежно становится известной грязная изнанка жизни. Взгляд ее карих глаз отличался остротой и жадностью, как результат постоянного голодания.

Привлекательно в ней было одно – ее ноги. Они были малы, стройны и, несмотря на грубость кожи и следы ушибов, воистину прекрасны. Дети, тяжело ступая, направились домой. Пошел дождь, прекрасный холодный дождь ранней весны.

На углу аллеи несколько мальчиков позвали Фэйна, и он тотчас же вырвался из рук Тони.

– Идем же, – настаивала она тихим голосом. – Так чертовски холодно дома одной, а я совсем засыпаю.